Мой неласковый Монстр - Екатерина Ромеро Страница 17

class="p1">Она должна понравиться. Выделиться среди десятков, может, даже сотен других девушек, и она сделает это. Почему я так в этом уверен? Потому что я знаю вкусы этого ублюдка, его привычки и пристрастия. Шакир Аль-Фарих любит именно таких, как эта девочка, и если Еся будет обученной и все сделает правильно, то я достигну своей цели, к которой шел больше десяти лет.

Еся сладкая на вкус. Как малина, которую я тоже впервые попробовал у Данте. По правде, тот поцелуй не входил в мои планы, я просто хотел убедиться в том, что Еся подчиняется мне, и да, все шло строго по плану. Она смышленая, мягкая и покорная, ей хватило пары воспитаний с кнутом, чтобы девочка уловила основные правила поведения с хозяином.

Ее тело идеально, оно создано для подчинения. Нет, не мне, но все же пока что эта осенняя девочка моя рабыня, и я должен с ней работать, не сбиваясь с пути.

В эту ночь Рокс заболел, а Тони не вышел на замену, за что будет уволен. Я был с ней наедине и не спал. Еся тоже не спала. Я слышал, как она зовет меня, и знал, что входить до утра нельзя. Так нельзя делать, пока она не покорилась, ведь эта чертовка намеренно звала меня по имени, она бунтовала.

Я вошел к ней, когда резко ее крики прекратились. Она лежала на полу рядом с матом. Бледная, холодная, полуживая. Рабыня была горячей, как песок в пустыне, и она бредила, когда звала меня по имени. Это не было специально, она не бунтовала, она, блядь, замерзала там.

Это немного не входило в мои планы, и, кажется, я просчитался в температуре ее содержания. Она оказалась слишком слабой, вообще не закаленной, словно какой-то тепличный нежный ландыш. Это было странно, потому что я мог неделями находиться в таких же условиях и никогда не болел.

А она заболела, и еще рабыня почему-то так плакала, просилась на воздух. Она звала меня по имени и пыталась «прогнать» темноту. Девочка страдала от клаустрофобии и горела от температуры. Еся кашляла, как будто задыхалась, и ее всю просто трясло. Истерика, нервный срыв. Она бы не дотянула до утра, и это было бы стопроцентной моей ошибкой.

Я взял девочку на руки и поднялся с ней наверх. В свою комнату. Этот ландыш нельзя было держать в гараже. Она слишком слаба даже для этого.

Я сидел с ней всю ночь, пока ее лихорадило, и злился. На себя, потому что выбрал такую хилую самку. Я напоил девочку лекарствами и сбил ей температуру, открыл окно, и только тогда она успокоилась, но руку мою не отпустила.

Рабыня держала ее до самого утра, а я смотрел на ее бледное лицо, раскрасневшееся от температуры, пухлые губы, веснушки на щеках и шоколадные волосы. Ее ресницы беспокойно трепетали, и она в бреду повторяла мое имя.

* * *

— Арман, почему ты не отвечаешь на звонки?

— Я занят, Данте.

— Рабыня подготовлена?

— Почти.

— Как это «почти»? Она или вышколенная, или нет. Сынок, ты сам знаешь, что второго шанса не будет. У нас считаные дни, и только не говори мне, что что-то пошло не по плану.

Сжимаю телефон в руке. Злюсь. Не люблю, когда влезают в мои дела, даже если это Данте.

— Все по плану. Рабыня заболела, я потерял пару дней, но уже все в порядке.

— Если бы ты послушал меня и мы выбрали мою кандидатку, этих проблем бы не было! Кто она такая? Ты так и не прислал мне ее резюме.

— Восемнадцать лет, славянка. Остальное детали. У меня все под контролем.

Стискиваю зубы. Я не знаю, почему не отправил анкету рабыни Данте до сих пор. Я просто не хотел этого.

Слышу молчание трубке. Данте не тупит, не-ет, он слишком умен и просто думает, что и как мне ответить.

— Арман, я надеюсь, ты помнишь, зачем мы это делаем?

Прикрываю глаза, а там кровь с кандалами. О да, еще бы. Машинально отодвигаю манжет рубашки. На обеих руках. Теперь здесь только шрамы.

* * *

За устроенный пожар и уничтоженные документы эта сука Хамит убил моего Пса. Просто отрезал ему голову и бросил мне под ноги. По правде, этот ублюдок хотел сделать то же самое и со мной, но кто-то донес Шакир Аль-Фариху об этом, и тот запретил меня казнить. Я все еще был ценен, хотя и не понимал, зачем я им нужен, будучи уже так сильно изуродованным.

— Когда-нибудь я убью тебя, свинья. Я вас всех уничтожу!

— Ага, да-да! Ты слабый, никчемный раб, мальчишка! Бесправное существо, грязь у меня под ногами! За что только Господин тебя кормит, не ясно. Я бы с радостью вырвал твое сердце и разобрал, как цыпленка, гаденыш!

— Ты жалкий хромой урод, который издевается над детьми из-за своей неполноценности. Ты просто маленький, как гном, Хамит! Потому тебе женщины не дают добровольно. Они предпочтут поцеловать мерзкого, отвратительного слизняка, чем тебя!

Я сказал это на чистом арабском, глядя ему в глаза, и Хамит, конечно же, понял, о чем я.

Он был хромым и низкорослым и, видимо, сильно комплексовал по этому поводу. Я к тому моменту уже был по росту на голову выше него, и Хамита это здорово задевало.

— На цепь его. Посадите ублюдка на цепь!!! — заверещал, а я засмеялся во весь рот, хоть улыбка теперь давалась мне с трудом. Паскудно зашитая рана с грубым шрамом тогда натягивалась до предела, и мне было больно, но я все равно смеялся, потому что понял одну вещь: Хамит может меня лупить, резать, да хоть камнями в меня бросать, но потом ему же придется меня лечить. На самом деле Хамит не смеет меня убить, не то сам тут же лишится головы, и он отлично это понимал.

Аммар тогда откуда-то притащил тяжелую цепь и забил ее в стену моей любимой холодной скорлупы без окон. Я давно считал ее личной комнатой, своими «хоромами», если так можно было сказать, потому что уж больно часто я там проводил время. Сам с собой. В одиночестве.

Охранники тогда прикрепили к цепи металлический ошейник. Там же были кандалы. Когда они меня заковывали впервые, мне казалось, что я сдохну. Я рвался как животное, до крови, до самого мяса раздирал себе кожу от негодования. Хамит же был доволен и светился от счастья.

Он понял, что больше всего доставляет мне боль: сидеть на цепи, как