Рассмотри меня - Карла Дойл Страница 17

Я посмеиваюсь, следуя за ней по дому. Мы оба знаем, что я не отводил от нее глаз — или рук — если только этого не требовали обстоятельства. С тех пор как я обнаружил, что могу прикоснуться к ней, я тратил каждую свободную минуту именно на это. Однако после того, как моя небрежно положенная обнаженная рука на ее поясницу сделала ее, казалось бы, топлесс в «Дьяволе», я очень осторожен на публике. Слава богу, маленький итальянский ресторанчик в тот вечер был не переполнен.

На всякий случай сегодня я надел латексные перчатки. Я не хотел, чтобы случайное прикосновение оставило мою невесту обнаженной перед сотнями людей. Ее тело предназначено только для моих глаз. И моим глазам нужно видеть каждый сексуальный дюйм.

— Хочешь, помогу тебе расстегнуть молнию, прежде чем я сниму перчатки? — спрашиваю я, подходя вплотную к ней в спальне.

Как бы мне ни хотелось обнять ее, я сопротивляюсь. Я знаю, она была бы разочарована, если бы ее красивое платье исчезло.

— Да, пожалуйста.

Элиза наклоняет голову и приподнимает руками ниспадающие локоны, давая мне прекрасную возможность поцеловать ее стройную шею.

— Вы так вкусно пахнете, что хочется есть, миссис Бирн.

— Мм-м… Я надеялась, что у тебя найдется место для десерта, когда мы вернемся домой.

Расстегивание молнии должно быть утилитарным действием, но мой член становится тверже с каждым опускающимся дюймом.

— Ты освобождена, — говорю я, отступая на безопасное расстояние.

Только это не так, потому что в тот момент, когда модная белая ткань ложится к ее ногам, я сгораю от желания к ней.

— Господи, ты прекрасна. Тебе лучше их снять, — указываю я на бледно-розовые лифчик и трусики. — Потому что я хотел бы снова увидеть их на тебе, но я в двух чертовых секундах от того, чтобы обхватить тебя руками.

— Тебе лучше раздеться.

На ее лице широкая улыбка, когда она проделывает ужасную работу, подражая мне, указывая на все, что на мне надето.

— Потому что я хотела, чтобы ты был обнажен и был внутри меня две чертовы секунды назад.

Я смеюсь, снимая, черт возьми, самую неудобную одежду в мире. Вещи, которые я бы носил весь день, каждый день, если бы Элиза этого захотела. Как только я обнажаюсь, я становлюсь невидимым — почти. Я кручу свое обручальное кольцо на своей вечной родине на левой руке.

— Теперь ты всегда сможешь меня видеть.

— Я всегда могла.

Я вхожу в ее пространство одним движением. Я подхватываю ее на руки, целую, затаив дыхание, и несу в нашу кровать.

— Я люблю тебя так чертовски сильно.

— Покажи мне, — говорит она, прикусывая нижнюю губу.

Я кладу ее на кровать и накрываю своим телом.

— Слишком тяжелый?

Я уже знаю ответ. Я просто хочу его услышать.

— Мне нравится твой вес на мне, ощущение твоего большого, теплого тела, прикасающегося к каждому дюйму меня.

Сигнал принят. Я раздвигаю ее ноги и прижимаю свой член к ее киске, скользя в ее тугое, влажное тепло, когда я накрываю ее рот своим. Я проглатываю ее стон, затем все остальные за ним, пока я вхожу и выхожу, глубоко и жестко.

Элиза прерывает поцелуй, простонав мое имя у моих губ, в то время как ее киска сжимает мой член.

Погруженный глубоко, я прижимаюсь к ней, толкая ее ко второй волне оргазма. Когда она выжата и тяжело дышит, я еще раз пробую на вкус ее губы, затем прокладываю поцелуями путь вниз по ее телу.

Чувствительная от того, что обхватывала мой член, Элиза пытается вывернуться, когда я устраиваюсь между ее бедер и зарываюсь лицом в ее киску.

Я перекидываю одну руку через ее тело с достаточным давлением, чтобы удержать ее на месте. Ее твердые соски созрели для того, чтобы их пощипать, и это именно то, что я делаю. Сначала слегка, увеличивая давление моих щипков с каждым движением моего языка по ее киске.

— О боже, — стонет Элиза, запуская пальцы в мои волосы. — Еще… сильнее…

Я посасываю ее клитор губами, зубами, ласкаю языком ее нежный бутон, пока от ее ногтей по коже головы не пробегает жар. Лучшая гребаная боль в мире. Я рычу в ее киску, когда она выгибается подо мной, приподнимаясь с кровати и кончая мне на язык.

— Ты нужен мне внутри меня, — ее задыхающийся голос едва слышен как шепот.

Я в последний раз пробую свой любимый десерт, затем двигаюсь вверх по ее телу, зарываясь по яйца, когда целую ее сладкие губы. Я зашел слишком далеко, чтобы продержаться долго, но, когда я кончу, я заберу ее с собой. Я поднимаю одну из ее ног, раздвигая ее шире, чтобы я мог поглаживать ее точку G с каждым толчком.

— Роан, — хнычет Элиза мне в рот, хватая меня за спину, за задницу.

Огонь лижет основание моего члена. Еще нет. Пока, блядь, нет.

Ее тело напрягается под моим, затем напряжение лопается.

— О боже…

Она тянет меня невероятно глубже, прижимаясь ко мне, в то время как ее киска сжимает меня до совершенства.

— Элиза, блядь, бля-я-я-я… — обвив ее руками, я приподнимаю ее бедра и наполняю ее всем, что у меня есть. — Я люблю тебя, милая. Только тебя. Навсегда.

— Что, если я скажу тебе, что ты также сможешь полюбить другого человека? — ее голос такой тихий, что я почти не слышу вопроса.

«Почти».

Мой пульс ускоряется, как ракета, и я приподнимаюсь на руках, чтобы посмотреть в глаза моей прекрасной жены.

— О чем ты говоришь?

— Мой друг-врач, который брал у тебя образцы, когда был в городе на вечеринке по случаю нашей помолвки, сказал, что все анализы, которые он провел, показали отсутствие аномалий.

Парень был профессионалом, надо отдать ему должное. Ни на кого в городе не смотрел как на урода.