Виктория – значит Победа. Серебряной горы хозяйка - Салма Кальк Страница 16

— Добрый день, слушаю вас, — кивнула я ему, усаживаясь.

— Здравствуйте, госпожа де ла Шуэтт. Рад видеть, что вы поднялись на ноги, — кивнул дознаватель и хищно улыбнулся.

Увидел добычу?

— Да, мне удалось, благодарю вас. И что же, поймали тех, кто на нас напал?

— Отчего вы так уверены? Вы помните, кто это был?

Я покачала головой.

— Увы, нет, я не помню. Но вот только что мне рассказали, что поймали каких-то разбойников.

— Да, именно — каких-то. И это именно разбойники, то есть — люди, которые выходят на дорогу, чтобы разжиться имуществом проезжающих путников. Я же слышал, что у вас ничего не пропало.

О как, ничего, значит, не пропало. А я не слышала. Нужно кого-нибудь расспросить.

Я поняла, что вообще ничего не знаю о нападении. При мне деталей не обсуждали, я совершенно не в курсе — кто ещё был в том экипаже, кроме Викторьенн, Гаспара и секретаря, куда дели кучера, при каких обстоятельствах напали, о чём там ещё спросить-то можно? И кого, самое главное.

— Валеран сказал, вы отчасти потеряли память. Что последнее вы помните?

А что я помню? Примерно ничего.

— Я узнала всех, кто меня окружает. Моих камеристок, родственников моего мужа, людей, которые служат, то есть — служили ему. Господина Валерана, господина Фабиана. Наших слуг. Я понимаю, где я нахожусь, представляю, кто я, но не помню деталей. Бреду на ощупь, в общем. И спасибо тем добрым людям, кто помогает брести, например, руку протягивает, и не даёт упасть, — я позволила себе усмешку.

Вообще книжным попаданкам нередко выдавали память тела — кому во сне, кому просто как в замедленной съёмке, кому — как хранилище, в которое можно было обращаться по мере надобности за деталями. Мне не выдали ничего. Это было… достоверно, реально и нормально, но неудобно.

— Это… хорошая позиция. А вдруг вы сами покусились на супруга? Чтобы оказаться наследницей?

Тьфу ты.

— Раз вы в курсе, что я наследница, то должны быть и в курсе про условия и сопутствующие обстоятельства, — сказала я недобро.

Вообще господин Гаспар, каким я его уже успела себе представить, мог бы быть и поумнее. В смысле — составить завещание почётче. Потому что и документ дурацкий какой-то, и мне уже готовы предъявить, что в моих интересах было избавиться от мужа.

— Это вы о чём? — вкрадчиво спросил Ренель, не сводя с меня чёрных своих глаз.

— О том, что завещание завязано на того ребёнка, что не родился у меня, знаете вы об этом? — я тоже умею пристально смотреть.

Бесцеремонно разглядываю кружевное жабо, серебряную брошь на нём, рисунок вышивки на алом сукне, манжеты, кольца на пальцах.

— И отчего же он не родился?

— Расспросите господина Валерана. Я в тот момент ещё не пришла в себя, — качаю я головой и сжимаю губы.

Не знаю, что бы думала Викторьенн, выживи она. Хотела она этого ребёнка, или нет, или, может быть, думала, что порадует мужа долгожданным наследником, или сама была рада без памяти, что наконец станет матерью?

— Хорошо, я непременно последую вашему совету, — кивает он. — А сейчас извольте рассказать, как происходила подготовка к отъезду. Что говорил ваш супруг, с кем он обсуждал маршрут, что он собирался здесь делать, и кто вообще знал о поездке.

— Я думаю, вам нужно задать эти вопросы Терезе. Терезе де Тье, сестре Гаспара. Моей подруге, — говорю спокойно, пускай видит, что я честна и обо всём этом ни сном, ни духом.

— Почему именно ей?

— Возможно, мы с ней что-то обсуждали перед поездкой. Возможно, она видела приготовления и знает о них больше моего.

Я уже слышала краем уха, что Тереза и камеристки ехали в другом экипаже, он был впереди, а экипаж, в котором находились Гаспар, Викторьенн и пропавший секретарь Гаспара Жермон, чуть задержался, и напали именно на него.

Ренель смотрел недоверчиво — но я изо всех сил думала о том, что — не знаю. Не помню, не могу сказать. Увы. Знала бы — сказала бы непременно.

— Знаете ли вы, госпожа де ла Шуэтт, где находится секретарь вашего супруга, Жермон Плюи?

— Нет, господин Ренель, не знаю, — твёрдо ответила я.

Я и вообще его не знаю и помочь не смогу.

Точно так же я ответила и ещё о двоих, кого тоже не нашли. Кучер и лакей, находившийся на запятках кареты.

— Может быть, нашли тела? Или… их части? — поинтересовалась я.

— Откуда в вашей голове взялась мысль о частях тел? — он снова впился в меня взглядом.

Откуда-откуда… от верблюда. Но он прав, Викторьенн не журналист, о криминале ничего не знает и никогда не беседовала с теми, кто имеет отношение к теневой стороне жизни. И программ не делала ни с ними, ни с их жертвами.

— Просто подумала, — пожимаю плечами. — Если человека нигде не могут найти в живом виде, то он может где-то оказаться в виде мёртвом. И… тело можно спрятать не только целиком, но и по частям.

— Вообще вы правы, конечно, — он качает головой, смотрит заинтересованно.

Да, сидит такая блондинка, сама еле живая, и рассуждает о частях тел. Сюр какой-то. Пожимаю плечами — мол, вам виднее.

Но он снова хищно улыбается, и на меня обрушивается град вопросов. Во что были одеты Гаспар, Жермон, кучер и я сама, то есть Викторьенн. Лошади какой масти были запряжены в карету? Какие вещи были у меня с собой? В котором часу в тот день выехали с постоялого двора?

Наверное, он надеялся, что я устану отвечать «не знаю», сорвусь, как-то выдам себя. А я и вправду не знаю, поэтому мне было легко, хоть и надоело уже отвечать одно по одному. Не знаю, не могу сказать, не помню. Вещи — спросите у моих камеристок, Мари и Жанны, они ведь их собирали. Спросите у господина Фабиана, у Терезы, у господина Валерана.

— А почему вы не предлагаете спросить у баронессы Клион, другой сестры вашего покойного супруга? — вкрадчиво поинтересовался Ренель.

— Потому что она с готовностью обвинит меня во всех