Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая Страница 13

– Желанныи матушки! – раздался за плечом у Куприяна голос деда Быльчи. – Да ты ж ему и гробок приготовил! Я не верил – а гляди-ка, правда истинная!

Куприян обернулся и обнаружил позади себя с десяток знакомых лиц, полных любопытства.

– Прослышали уже?

– Да Хавра по всем дворам разнесла. Мол, Куприян Демку сумежского казнить повел. Я думал, врет баба – а вон у тебя и гробок готов! Это где ж такой ладный сработали? – Дед Быльча тоже оценил хорошую работу.

– Сам ты врешь, дед! – окрысился Демка. – Никто меня не повел казнить! А в том гробу девка лежит.

– Устинья? – ахнула позади Быльчи Лукишка, Великушина жена. – Так ты что же, порешил девку, волколак нечесаный?

– Да вы сбесились! – Демка разъярился. – Знать я не знаю той девки, чертовой свояченицы! Подите сами гляньте. Может, признает ее кто.

Народ помялся, но все же, побуждаемый любопытством и ободренный присутствием Куприяна, подтянулся поближе. Десять раз перекрестясь, крышку подняли. Демка напрягся, но ничего страшного не произошло. Не видя со своего места, что там в гробу, он наблюдал за лицами барсуковских. На лицах этих было смятение, удивление, тревога… Люди переглядывались, что-то спрашивали друг у друга, то и дело крестились.

– Пойти глянуть… – буркнул Куприян и тоже подошел.

Как ни крепился, природное любопытство одолело. Посмотрел немного, потом вернулся к Демке.

– Где ты там красавицу нашел, а, Бесомыга? Одурел совсем без бабы, тебе небось и в пне еловом девка померещится.

– Что там?

– Баба какая-то. Тело целое, не истлело, но видно, что лет двести как умерла. Кожа да кости, и то все желтое… косы серые… мертвеница как есть.

– А надето на ней что? – еще раз холодея, спросил Демка.

– Рубаха серая. А я уж тебе было поверил, де парча с жемчугами…

Демка едва одолел искушение снова подойти и посмотреть. Куда же делась златокосая красавица в голубой парче? Золотых колец, судя по несколько брезгливым лицам, на этих сухих, как кости, пальцах тоже никто не углядел. Демка потер лоб; рука слегка дрожала. Это не та покойница. Но не могли же ее подменить! Не зная, что и думать, он повернулся и пошел прочь.

– Эх, был бы здесь Воята Новгородец! – слышал Демка у себя за спиной. – Он бы сию загадку разгадал!

– Уж кому, как не ему! Он в книгах старинных тайну Великославля самого отыскал. Что против того какая-то девка в гробу!

Речи эти причиняли Демке немалую досаду. Новгородец Воята и впрямь проявил себя человеком незаурядной храбрости: ни упырей не убоялся, ни самого озерного змея. Оттого Демке еще стыднее было вспоминать, как бежал от мертвой девки через лес, спотыкаясь о корни. И Устинья видела, как он трясся заячьим хвостом… Уж Воята бы так не напугался! Но с бывшим сумежским пономарем Демке было не тягаться: поповский сын, тот сызмальства привык читать старинные книги, знал наизусть всю Псалтирь, греческую грамоту и за одно лето разгадал тайны, копившиеся двести лет. Куда против него Демке – неграмотному, только «Отче наш» знающему, и то с ошибками? Он не то что грамоты – родителей-то своих не знал совсем, крестная его вырастила, да и то в семь лет отдала кузнецу, не в силах управиться с буйным и дерзким мальцом.

Жил Демка один: от родителей ему осталась изба, где на время его недолгой женитьбы завелось было кое-какое хозяйство, по после смерти жены опять все как-то расточилось, и теперь вместо скотины в хлеву водились только пауки по углам, а съестным из печи пахло редко. Обедал Демка вместе с Ефремом, и порой это была единственная его пища за весь день. Если не придет крестная, тетка Мавронья, не принесет теплой каши в горшочке или пару пирожков, печеных яичек.

Добравшись до дома в Сумежье и улегшись спать, Демка все думал о покойнице. И не хотел, но она сама поселилась под опущенными веками, и выкинуть ее прочь не получалось. Неужели ему померещилась ее красота? Но Хоропун видел то же, что и он, и кольца ее золотые видел. Он-то, Хоропун, и придумал попытаться их взять. Стало быть, не померещилась… а просто она стала другой.

Щека еще болела, и пришлось спать на другом боку. То проплывало перед ним лицо Устиньи, потом снова покойница… красавица с золотыми косами. Потом та вдруг засмеялась, не открывая глаз, и сказала:

«Эх ты, Демка Бесомыга! Робок ты, боязлив, оттого и неудачлив! Догадайся ты меня поцеловать – ожила б я и стала твоей невестой. Ты теперь мой навек – пометила я тебя ручкой моей белой. Хочешь от пятна избавиться – приходи ко мне снова, только в одиночку, и вновь я тебе в истинном моем облике покажусь. Позови меня по имени – увидишь, что будет…»

Демка очнулся и только тут понял: это был сон. В темной избе тихо, сердце бешено колотится. В памяти ясно звучал девичий голос, серебристый смех… И жутко делалось от этого смеха, словно затягивал он в какую-то холодную глубь. От сильной дрожи как будто кожа сползала с тела. Демка крестился, твердил молитвы, которым научила Устинья, но слова путались и падали бессильно, как мотыльки с опаленными крыльями. Только и помнились железные двери, железные замки, да еще ключи, что забирают на небо звезды.

Глава 4

Весной в кузнице хватало работы: вострить лемехи, ковать и чинить прочие орудия, нужные для предстоящего лета. Демка работал с Ефремом, сыном его старого наставника Деряги. Стоило стихнуть перезвону молотов, как где-то в углу раздавался тонкий голосок:

– Железо ковал?

– Ковал! – отвечал ему такой же, из другого угла.

– А в песок совал?

– Совал!

После этого оба голоска разражались сдавленным хохотом, будто разыграли шутку, и замолкали на время. Демка, как и Ефрем, на них даже ухом не вел: для них это значило не больше, чем воробьиный щебет во дворе. «Слышишь что-нибудь?» – спросил Демку старый Деряга в его первый день здесь. «Слышу, – ответил отрок. – Будто двое переговариваются. Это кто?» – «Помощнички мои. Коли слышишь, так быть тебе кузнецом!» Невидимые помощнички не просто так болтали: в затруднительных случаях могли и дельное подсказать, за что Ефрем каждый день ставил им в угол мисочку каши.

Куда больше Демку занимал его нынешний сон. О нем он никому и слова не сказал. Покойница хотела… чтобы он ее поцеловал! Ишь чего выдумала! Девки и молодки не жаждали Демкиных поцелуев – их отпугивало его рябое лицо, вечный запах дыма и горячего железа,