Мой инфантильный супруг - Анна Денира Страница 12

Мужские руки по бедрам скользнули, а я невольно навстречу выгнулась, за спину его ухватилась, вспоминая, что там, между лопаток, у него татуировка есть формы круглой. Однажды я её разглядеть сумела, когда странька в бане мылся. Два клинка окровавленных, лезвиями скрещенных, вокруг них — змея извивающаяся, пасть ядовитую открывшая. Что за знак такой, ума не приложу, да вот только рукоятки клинков веточки опутывали, на брачную метку похожие. Лоинел меня тогда заметил, но лишь улыбнулся добродушно, а я вновь мысли дурные прочь отсеяла, не хочу ничего странного в жизнь свою пускать.

Муженек внутрь толкнулся. Я застонала громко, услышала в ответ его тихий хриплый стон. Член внутри, казалось, весь живот занял, настолько низ его горел и полыхал. Руки, что по бокам от меня стояли, мне вдруг мускулистыми показались. Каждая мышца на них дрожала. По набухшим венам стекали капли пота. Двигался он медленно, но каждый раз вгонял свой орган до конца. Я и подумать не могла, что член у муженька большим таким окажется. Как напьются мужики наши, как побегут в речку, так смотреть там и не на что. В последний раз с силой в кровать вдавил да семя внутрь выбросил, на меня упав. Мы будто и дышали с ним одинаково, и сердца наши в один ритм стучали. Скатился на бок, сгреб меня в охапку и засопел.

Вот настоящее лекарство от бессонницы. А не амулеты из гусиных перьев и смолы.

Цатка в Дасинку каждую недельку приезжал. У него тележка добротная была да кобылка резвая, вот и подрабатывал он аки извозчик какой. Брал дешево, товары в тележку грузить помогал, назад отвозил. Хороший Цатка мужик, пятьдесят годков ему стукнуло, а он все не поменялся. Высокий, щупленький, лицо морщинистое, но улыбчивое, на солнце обгорал он всегда, отчего кожа его постоянно слазила. Никакой одежи кроме шаровар и майки я на нем никогда не видала. Добродушный он, сердечный и жалостливый, да только мешок минусов на нем все же болтался. Пил по-черному, пока от него жена не ушла. Потом сиротку себе приютил, вроде угомонился. Сигару дешевую изо рта не выпускал, дымил, как печка зимой. Да имел страсть еще к двум вещам: к матам отборным да к шуткам несмешным, которые мы самосмейками называли.

У нас в Дасинке расписание целое было: кто, когда и чем торгует. На этой неделе моя очередь была, я цветы продавать ездила. Кроме меня никто этим заниматься не хотел. Цветы богачи покупали в основном, а потому стоять в центре надобно было. Те придирались к лепестку каждому да жителей деревенских оскорблениями покрывали. То-то меня Лоинел отпускать и не хотел. Бегал рядом, сам хотел в тележку запрыгнуть, да только я ему запретила. Нечего ему там делать, пусть за домом присматривает. Тот обиделся, сказал, что пешком пойдет. Я сказала, чтоб дома сидел. Цатка сказал, что жрать хочет. Рядом с ним, ставя в тележку ряд аккуратных горшков, пыхтел сынишка его, сиротка который от голоду чуть не помер. Милый парнишка, трудолюбивый, восемь годков уже. Волосы, как солома, а глаза, что травинки луговые. Жаком его Цатка кликал.

— Я просто хочу поехать с тобой, — скрестив на груди руки, странька бросал недовольный взгляд на тележку, будто именно она была виновата в нашей предстоящей разлуке в два дня. — Ани…Я не могу уже без тебя…

Так-то душонка моя радовалась. Приятно мне, что муженек скучать будет, да только и взаправду страшно стало, как он тут без меня…Везде за мной хвостиком бегает…Хотя, жил же до свадьбы нашей жизнью холостяцкой. Вот пусть и посидит. В городке он мне только мешать будет. В травах лекарственных Лоинел разбирается, а вот в цветах не смыслит ничегошеньки. Потеряется еще где, его за углом алкаши побьют, а он же слабенький у меня, отпор и не сможет дать.

— Нет, Лои, — называть муженька по полному имени странно мне было, вот сократила. А ему нравилось. Ежели я его Лои называла — то ласково, с любовью. Ежели Лоинел — то недовольна чем али разговор серьезный. — Ты ж пойми. Трудно там. Посиди, подожди, а я скоро с выручкой приеду, вкусного чего привезу.

Цатка прыснул от смеха. И правда, как ребенка успокаиваю. Да только странька смягчился знатно, оглядел меня и улыбнулся неуверенно.

— Такова жизнь, Лои, — Цатка решил нагло использовать придуманное мною сокращение, отчего муженек вновь недовольно нахмурился, — те, кого мы любим, постоянно нас покидают…Ежели их в хлеву не привязывать. Но это почему-то запрещено.

— Папаня, ехать уже пора, — Жак, оглядев итог своей работы, довольно мне кивнул. Я потрепала мальчишку по волосам, отчего тот смущенно покраснел.

— Может, я поведу? — я кинула взгляд на тележку. Всегда коня себе хотела. Странька подарить мне обещался.

— Нет, — Цатка ловко прыгнул на облучок, натягивая длинные поводья, отчего кобылка дернула ушами и потопталась на месте, — баба за поводьями, шо звезда в небесах. Ты её видишь, а она тебя — нет.

* * *

Дорога до городка ухабистая. Тряслись мы так, что даже поговорить нормально не могли — все слова прерывисто выходили. Утреннее летнее солнце не обжигало, поэтому выехали мы рано, вдыхая прохладу чистого воздуха, пропитанную запахом сырой земли от прошедшего ночью дождя. Несколько раз колесо въезжало в растущие здесь кусты герани, и нос тут же улавливал острый не всеми любимый запах. До городка всего два часа езды рысью, но не любила я то место. Из-за того, что городок промышленный был, выглядел он серым, блеклым, лишенным зелени, которой так не хватает здешним жителям. На окраинах домишки страшные, как бабы деревенские в гневе. Стены обшарпанные, какой-то кислотой облитые, под ногами мусору, что в огороде сорняков. Люди тут злые, вечно недовольные, ежели плечами столкнутся — ссоры не миновать.

В прошлом году я тут лук продавала. В позапрошлом — огурцы. Тогда я на рынке местном стояла, где люд простой себе еду скупает. В этот раз не повезло мне. Выручка от цветов всегда больше была, но нервов не оберешься их продавая. С богачами надо себя вежливо вести, уметь пропускать через себя взгляды высокомерные да давать отворот-поворот рыцарям местным. В этом году, правда, тихо должно быть. Рассказал мне Цатка, что тут Южный Глава рыцарского ордена остановился. У нас