Императрица без маски - Ли Ан Страница 12

— Генерал Маркус. Чем обязана визиту?

Голос вышел спокойным, императорским. Но внутри я готовилась к конфронтации.

Он смотрел на меня с нескрываемым скептицизмом. Взгляд скользнул по моей фигуре — не похотливый, а оценивающий, как смотрят на потенциальную угрозу или... жертву?

— Ваше величество. Я слышал, вы собираетесь учить женщин драться.

Голос хриплый — годы отдачи команд на поле боя оставили свой след. В интонации — едва сдерживаемое презрение.

— Верно.

Короткий ответ. Не оправдываюсь, не объясняю. Жду его реакции.

— Это глупость.

Категоричность без агрессии. Он искренне верит в то, что говорит. Для него это аксиома, не требующая доказательств.

— Почему?

— Женщины слабы. Эмоциональны. Они не созданы для войны.

Он произнёс это тоном человека, объясняющего, что вода мокрая, а огонь горячий. Очевидные истины.

Классический сексизм, помноженный на травматический опыт. Интересно, что именно случилось? Потерял кого-то? Не смог защитить? Превратил боль в броню из презрения и цинизма.

— Генерал, присядьте.

— Я постою.

Военная гордость. Сидеть перед женщиной — признак слабости в его картине мира. Плюс стоя он сохраняет тактическое преимущество — может быстро среагировать на угрозу.

— Это не просьба.

Я встала сама, подошла к окну. Солнечный свет падал мне на лицо, оставляя его в тени — психологическое преимущество.

Он нахмурился, но сел. Движение жёсткое, спина прямая, руки на коленях — готов вскочить в любой момент. Даже сидя, он остаётся солдатом.

— Расскажите мне о Лирианне.

Он вздрогнул как от удара. Всё тело напряглось, правая рука инстинктивно дёрнулась к поясу, где обычно висит меч. Имя дочери — спусковой крючок для подавленной боли.

— Откуда вы...

Голос сорвался. Он откашлялся, пытаясь вернуть контроль.

— Ваша дочь. Погибла пятнадцать лет назад при нападении на западную границу. Ей было семнадцать. Она пыталась защитить младших детей в деревне.

Воспоминания Лираны плюс логика. У него на рукояти меча выгравировано женское имя — видела, когда он входил.

— Она была глупой девчонкой, — его голос дрогнул. Кулаки сжались так сильно, что костяшки побелели. — Если бы сбежала, осталась бы жива.

В словах — отчаянная попытка убедить себя, что её смерть была её виной, не его. Классический механизм защиты — обвинить жертву, чтобы не сойти с ума от собственной вины.

— Или другие дети погибли бы. Она сделала выбор. Героический выбор.

— Героизм не вернёт её!

Крик вырвался против его воли. Сырая, неприкрытая боль в голосе. Пятнадцать лет прошло, но рана всё ещё кровоточит.

— Нет. Но обучение других женщин может спасти их от её судьбы.

Тишина. Долгая, тяжёлая. Слышно его дыхание — рваное, с трудом контролируемое. Он борется с эмоциями, пытается загнать их обратно в клетку, где держал все эти годы.

Он поднял голову, глаза полны боли и чего-то ещё — проблеска понимания?

— Вы манипулируете мной.

Прямое обвинение. Но без злости — констатация факта. Он достаточно умён, чтобы понять, что происходит.

— Да. Но это не делает мои слова менее правдивыми. Генерал, война придёт. И враг не будет разбирать — мужчина перед ним или женщина. Лучше дать женщинам шанс защититься, чем оставить их беспомощными жертвами.

Долгое молчание. Он смотрел в окно, челюсть напряжена, внутренняя борьба читалась в каждой линии его лица. Гордость против логики. Боль против надежды.

— Что вы от меня хотите?

Голос усталый. Не побеждённый, но... готовый слушать.

— Помощи в обучении. Вы лучший стратег империи. Научите их не драться как мужчины — они проиграют в силе. Научите их использовать свои преимущества.

— Какие преимущества?

Искренний вопрос. Он действительно не видит. В его мире сила — единственное, что имеет значение на поле боя.

— Гибкость, скорость, хитрость. И главное — враг их недооценивает. Как и вы.

Он усмехнулся — горько, но это уже прогресс. Уголки губ дрогнули, морщины углубились. Первая эмоция кроме гнева и боли.

— Вы не такая дура, какой прикидывались.

— Я во многом не такая, какой всем казалась. Так что, генерал? Поможете?

Он провёл рукой по лицу — жест усталости и капитуляции.

— А император знает?

— Знает и одобряет.

Небольшое преувеличение, но Кайрон не возражал. А отсутствие возражений можно интерпретировать как согласие.

— Ладно. Но если хоть одна из этих девиц начнёт рыдать...

— Не начнут. Те, кто придут, будут серьёзно настроены.

Он встал. Медленно, словно поднимает не только тело, но и груз прошлого. Расправил плечи — военная выправка вернулась.

— Завтра на рассвете. Восточный плац. И пусть оденутся подобающе — никаких корсетов и юбок.

— Договорились.

Он направился к двери, но остановился на пороге. Не оборачиваясь, тихо сказал:

— Лирианна спасла троих детей. Они выжили благодаря ей. Выросли, завели свои семьи. Иногда... иногда присылают мне письма. Благодарят.

— Она была героем, генерал.

— Она была моей девочкой.

Голос надломился. Он вышел быстро, почти бегом, пока не потерял контроль окончательно.

Когда дверь закрылась, из-за портьеры вышел Кайрон. Значит, всё это время он наблюдал. Интересно.

— Подслушивать нехорошо, — сказала я, не оборачиваясь.

— Я император. Мне можно.

В голосе — смесь самоиронии и искреннего любопытства. Он подошёл, встал рядом у окна.

— Как скажешь. Что думаешь?

— Думаю, ты только что сделала невозможное. Маркус ненавидит женщин с тех пор, как потерял дочь.

— Он не ненавидит. Он боится за них. Это разные вещи.

Ненависть — это гнев, направленный наружу. Страх — это боль, направленная внутрь. Маркус носит свою боль как броню, но броня начинает трескаться.

Кайрон подошёл ближе. Теперь между нами меньше полуметра. Чувствую тепло его тела, запах — хвойный парфюм смешивается с чем-то личным, мужским.

— Ты действительно знаешь всё обо всех?

— Не всё. Но достаточно.

— И обо мне?

Вопрос прозвучал легко, но в глазах — настороженность. Он одновременно хочет и боится узнать ответ.

Я посмотрела ему в глаза. Серебристые, холодные обычно, сейчас в них теплота любопытства.

— О тебе я знаю, что ты сейчас думаешь — не слишком ли опасна твоя жена? Не угроза ли она твоей власти? И одновременно... тебе любопытно. Впервые за долгое время тебе действительно интересно.

Он протянул руку и коснулся моей щеки. Прикосновение лёгкое, почти невесомое, но от него по коже пробежали мурашки.

— Ты читаешь мысли?

— Нет. Просто людей.

Его прикосновение неожиданно приятное. Стоп, Елена, не отвлекайся. Это всё гормоны молодого тела.