Иная. Песнь Хаоса - Мария Токарева Страница 117

– Молчи, – приказал кратко отец, ничуть не веря. – Да, возможно, есть еще проклятые. Но мы не должны внимать зову Хаоса. Хаос – это зло. Ты же, дурное дитя проклятья, пошла дальше всех: обманула честных людей, посмела сочетаться с одной из тварей узами брака перед твоими духами. Так ведь?

– Он был таким же человеком, как и все!

– Зато теперь он зверь. Вернулся в свой истинный облик. Радуйся, что я милосерден. Сочту, что он морочил тебе голову. Всё, довольно. Соберись к завтрашнему дню. На базаре распорядитель гарема не выбрал тебя, слишком уж ты была худа и чумаза. Я поговорю с ним, теперь должен принять.

– Да, отец, – смирилась Котена.

Она больше не надеялась достучаться до него. Он верил в проклятье, тем и оставался проклят. Котена же радовалась внезапному открытию. Ее больше не мучил страх, растаяли последние сомнения: она не была оборотнем, но в мире людей появлялись те, кто слышал песни Хаоса. Миры стремились рассказать друг другу о себе, возможно, миры готовились к общей войне со Змеем. Если бы только не боялись, если бы только не скрывались услышавшие безмолвный зов. Но слишком много людей поступали не лучше Генерала Моля, чураясь неизведанного. Зато о своей выгоде никогда не забывали.

– Продать тебя было бы бесчестно. Ладно, пора. Не слушай Хаос и, возможно, получишь прощение, – ворчал на следующий день отец, провожая закутанную с ног до головы Котену к паланкину.

Вскоре ее понесли как княжну, бережно и плавно. Тоскливо сжималось сердце от мысли о том, что крепкие парни, словно безмозглые животные, обязаны таскать господ на своих плечах. Котена откинулась на мягкое сиденье и прикрыла глаза. Отец ехал рядом на коне, но ничего не говорил.

Получалось, он шел на обман своего господина, отдавая ему в наложницы «проклятую». Вероятно, возвысился торговый гость до важной должности тоже не от честных дел. Но все это уже не интересовало. На том месте в сердце, которое раньше, давным-давно, занимала любовь к отцу, как была дыра, так и оставалась. Котена волновалась лишь за своего мужа.

Ее несли по пыльным улицам, огибали торговые ряды и дворцы именитых господ. И по мере приближения к стене гигантского дворца все отчетливее слышалась и песня. Их общая песня. Она изменилась, сделалась тревожной, с оттенком великой горечи, потому что оба пережили смерть, заглянули в глаза Змею.

«Я иду, Вен Аур! Я иду!» – твердила себе Котена.

Она слегка отодвинула ткань завесы, когда паланкин замедлился. Ее несли через дивный сад, в котором пели яркие птицы, переливалась чистая вода источников, росло множество незнакомых деревьев. С одних свешивались длинные гроздья цветов, другие топорщились колючками, третьи раскинулись крупными мясистыми листьями. Среди них гуляли неведомые звери, перескакивали с ветки на ветку странные создания, у которых на всех четырех лапах находились почти человеческие кисти с пальцами. От них не исходило песен, но для несведущего чужеземца они вполне сошли бы за маленьких монстров из Хаоса.

Так люди и слагали легенды и побасенки, потому что неизвестность устрашает больше настоящей опасности. Сказания о Змее из сердца Хаоса встречались в разных записях о конце света, но вспоминали его нечасто. Зато в народных песнях и сказках герои всегда сражались с каким-нибудь чудовищем из Хаоса, вели войну с такими, как Вен Аур, в целом безобидными, готовыми уживаться с людьми. От неизвестности и неведения теряется разделение между незнакомцами и монстрами. В старые времена человек из соседнего племени уже считался почти чудовищем. Так же обстояло дело и с Хаосом. Котена понимала это, теперь она слишком многое понимала, но ее, завернутую в накидку, как дорогую вещь, неумолимо увлекали по ступеням широкой лестницы.

Из-за вуали на лице она толком не видела дворца и вечно спотыкалась. Но с одной стороны ее поддерживал отец, а с другой – его верный слуга. Так они ввели Котену в гарем. Вокруг пестрели разноцветными орнаментами мозаичные стены. Возле них лежали подушки, на низеньких столиках размещались подносы с пищей. Всё так же, как во дворце отца. Как же все-таки странно воплотились детские грезы. Она и не подозревала, что в те времена у Юлкотеона не было такого огромного дома. Зато ко встрече с дочерью появился. Да толку-то! Какой прок от того, что в доме много светлых комнат, если у хозяина в комнате души царствуют мрак и страх?

Такой же страх чувствовался в комнатах дворца султана. Из-за дальнего конца необъятного запутанного строения доносилась песня. Ее песня. Именно там держали Вен Аура, зверинец находился в противоположной стороне от гарема. Все верно: разные игрушки султан держал по разным углам. Котена зло стиснула зубы. К счастью, этого никто не увидел. Она стояла, опустив голову, как и полагается рабыне. Отец что-то оживленно обсуждал с пожилым мужем, который доставлял наложниц. Именно он осматривал их на площади, как племенных кобыл.

– Я уже видел ее, Юлкотеон-эфенди. И скажу – нет.

– Эфенди, вы ее видели измученную бесчестным работорговцем Вхаро. Посмотрите на нее теперь!

Отец одним движением смахнул с нее покрывало, и вновь Котена почувствовала себя обнаженной, хотя ее тело почти полностью скрывала легкая ткань одеяния. Вновь ее осматривали с разных сторон, вновь оценивали, как товар, как неживую колоду. В конце концов торг состоялся, завершенный фразой:

– Только из огромного уважения к вам, эфенди.

– Это подарок от меня султану. Моя потерянная и чудом обретенная дочь – это не какая-то наложница из страны варваров, – рассыпался в лестных речах отец.

Если бы он так же говорил ей во время их тяжелой беседы. Все ее предавали и продавали. Все, кроме Вен Аура, он всегда оставался верен ей. И она ему. И душой, и телом. Вот только как остаться верной телом, если продавали в гарем? Котена старалась об этом не думать.

«Я переживу что угодно, лишь бы вызволить Вен Аура. Я не боюсь!» – убеждала она себя.

Вскоре торг закончился, хотя разговоры вели не о деньгах, а о почтении и ценности странного подарка. Выходит, отец опасался за своих жен и детей, но не боялся, что другие жены из гарема или сам султан «заразятся» умением слышать песни Хаоса, вернее, песни мира. Вскоре Котена убедилась, почему отец не верил, что хоть кто-то из обитателей дворца способен на это.

Ее привели в тесную длинную комнату, где на полу расстилали тонкие матрацы наложницы. Приняли новенькую достаточно равнодушно. Девушки, занятые другими делами, о чем-то переговаривались, кто-то шил, кто-то подметал.