Доминик де Ру - Светские манеры Страница 7

За размышлениями Агнес не заметила, как пролетело время. Почувствовав голод, она взглянула на часы и нахмурилась — Мари-Анж как всегда опаздывала. Минут через двадцать в прихожей послышался звонкий голос, терпение Агнес было вознаграждено.

— Ах, ты уже здесь? Куда же мы отправимся?

— Выбирай сама, ты же прекрасно знаешь, что я не способна принимать решение.

— Пожалуйста, не строй из себя дурочку! Сначала ты заставила открыть тебе то, о чем я поклялась никогда никому не рассказывать. Ты все перевернула вверх дном в своем безудержном стремлении докопаться до истины, а теперь принимаешь вид глубоко оскорбленного человека. — Агнес нервно повела плечом.

— Хорошо, не волнуйся так. У меня есть предложение. Давай оставим все эти наскучившие нам рестораны. Пройдемся по бульвару пешком и зайдем в недорогое местечко, первое, которое встретится нам по дороге.

— У тебя богатая фантазия, и, хотя твое предложение несколько неожиданно, оно мне нравится. Пойдем…

Хозяин небольшого кафе оказался веселым и добродушным человеком. Дамы сели за столик с чистой белой скатертью и заказали жареного цыпленка и бутылочку красного вина.

Взяв бокал прохладного вина, первой разговор начала Агнес. Мари-Анж на какое-то время отвлеклась от своих дум и весело смеялась, увлеченно слушая сплетни матери о светской жизни Парижа. Ей очень хотелось научиться говорить с таким же тонким и изящным юмором.

Неожиданно Агнес прервала свой рассказ и внимательно посмотрела в лицо дочери.

— Ты знаешь, а ведь мы неплохо проводим время, ты согласна? Я давно не чувствовала себя так хорошо. Мне кажется, что я тебя немного отвлекла, мне нравится, что ты слушаешь меня с таким интересом. Видишь, я бываю не только злой, но и красивой и привлекательной. Правда, красота ничего не значит по сравнению с привлекательностью. Не смейся надо мной, я давно хотела рассказать тебе одну историю. Когда мне было шестнадцать лет, я считала себя совершенно некрасивой. В то время мне хотелось походить на хрупкую блондинку среднего роста, как ты. Тогда я решила попробовать компенсировать свои физические недостатки гимнастикой, диетой, свежим воздухом. Постепенно эти занятия вошли в привычку. Посмотри, в какой я форме! К сожалению, век, когда одной лишь красоты в сочетании с высокой нравственностью и неплохим социальным положением было достаточно для того, чтобы женщина имела успех, канул в прошлое. Глупые наивные девушки ныне не в моде. Теперь на сцену вышел мужчина с изысканным вкусом, который женится на той, которая сможет ему понравиться, а не на той, которую, как раньше, сосватает ему папочка. Эпоха безвольных и благовоспитанных дурочек, готовых всегда быть покорными судьбе, уже закончилась, дорогая моя. Заметь, я вовсе не думаю, что женщины оказались от этого в выигрыше. Скорее, совсем наоборот. В тех случаях, когда я была не в состоянии коренным образом изменить ситуацию, я продолжала оставаться настойчивой в своем стремлении не упустить шанс, чтобы извлечь для себя хоть какую-нибудь пользу.

— В таком случае, не могла бы ты мне объяснить, почему то воспитание, которое я получила благодаря тебе, противоречит только что изложенной тобой теории?

— Что ты хочешь сказать?

— Что ты сделала из меня как раз ту самую дурочку: симпатичную, благовоспитанную и… почти покорную, а лучше сказать безропотную.

— Какая же ты безропотная? Почему же тогда ты задаешь мне подобные вопросы? Симпатичная и благовоспитанная, в этом я согласна, а что касается твоей глупости, я думаю, это из-за лени и эгоизма…

— Какая ты все же резкая… Агнес, скажи мне как подруге то, что ты боишься сказать мне как дочери: ты любила меня?

— С твоей точки зрения, конечно, нет… Но, судя по тому, что я обладаю способностью привязываться к кому бы то ни было, да. Тебе, наверное, требовалось больше ласки, чем я могла дать. Ты сейчас слишком строго судишь обо мне, а ведь только недавно ты мной восхищалась… Если бы ты была более чуткой, то сегодня между нами не возникло бы такого непонимания.

Мари-Анж больше не чувствовала в себе сил продолжать разговор на такую тему и решила избежать дальнейших острых ответов матери, предоставив ей возможность возобновить их прежнюю непринужденную беседу.

После завтрака Агнес уехала на такси. Мари-Анж почувствовала себя потерянной. Она могла бы, конечно, отправиться к себе домой и отдохнуть, почитать или послушать музыку, ведь это ей доставляло удовольствие в течение стольких лет. Но почему-то сейчас ей было невыносимо даже думать об этом. Приехав домой, она пошла в кабинет Поля и расплакалась. Разговор с матерью расстроил ее.

Это наваждение совсем сведет меня с ума, говорила она сама себе. Я напрасно мучаюсь, что заставила Поля поверить в мою любовь к нему. Разве он стал бы счастливее от моего признания? Мне должно быть стыдно, что я хнычу из-за своего положения, которое в действительности не такое уж плохое… Я богата, молода, красива, свободна и, однако, не перестаю жаловаться на свою судьбу. Как это неприятно, когда между родителями и детьми возникают подобного рода отношения! Я так надеялась, что мама поможет мне избавиться от моих переживаний, ведь я все время изводилась от мысли, что столько лет прожила с человеком, не любя его. И как мне теперь стряхнуть с себя эту тоску? Может быть, стоит уехать из страны? Завтра я спрошу совета у Агнес. Как же мне надоела моя неспособность самостоятельно принимать решения! Надо бы просто спокойно сообщить ей место и дату моего отъезда.

8

Времени в пути — сначала пешком, а потом в такси — было вполне достаточно для того, чтобы еще раз перебрать в памяти свои претензии к матери. Агнес сказала, что дала Полю согласие на брак с ней, чтобы не потерять возможности хотя бы видеться с горячо любимым человеком. Наверняка это неправда или по крайней мере не вся правда. Но разве история с Полем — единственное, что она может поставить матери в упрек? В памяти Мари-Анж всплыли три других имени. Она давно постаралась их забыть, но, когда они все же вспоминались, она не могла не признать, что это дорогие ей имена.

Его имя ассоциировалось с названием зверя. Ги Парде и был похож на гепарда — самую быструю и длинноногую из больших кошек. Он был креолом с Антильских островов, происходил из зажиточной семьи и изучал в Сорбонне историю французской поэзии и философию. Впрочем, в философии и социологии он, в свои двадцать лет, считал себя сложившимся человеком. Он был марксистом и полагал это учение единственно верным. Поездки в континентальный Китай и на Кубу несколько охладили его революционный пыл, но не смогли изменить его убеждения, что буржуазный мир должен быть разрушен.