Спой мне, девочка - Диана Эванс Страница 16

Джейк перевернул ее, прижал к матрасу. Его зубы сомкнулись на ее плече, а рука резко рванула вниз — трусики порвались с тихим шелковым треском.

— Я и так помню, — прошипел он. — Каждый звук. Каждый шрам.

Она не дала ему времени на подготовку. Не дала поцелуев, нежности, медленного разогрева.

Ава толкнула его на спину, села сверху — сразу, резко, до конца.

Оба застонали.

— Боже… — его пальцы впились в ее бедра так, что останутся синяки.

Ава наклонилась, ее губы нашли его ухо:

— Это не про любовь. Это про то, чтобы ты помнил.

Она начала двигаться — не плавно, не красиво. Жестко. Быстро. Как будто хотела стереть себя в его памяти навсегда.

Он кончил первым — неожиданно даже для себя. Ава почувствовала, как его тело напряглось, услышала его хриплый крик.

Но не остановилась.

Продолжала двигаться, даже когда он попытался отстраниться.

— Нет, — она прижала его к кровати. — Смотри.

Джейк смотрел, как она доводит себя до предела — пальцами, быстрыми и точными. Как ее тело выгибается, как губы шепчут что-то, что он не может расслышать.

Когда она кончила, это было тихо. Лишь резкий вздох, и ее ногти, впившиеся ему в грудь.

Они лежали, не касаясь друг друга.

Джейк первым нарушил тишину:

— Ты все равно едешь одна.

Ава закрыла глаза.

— Да.

Его рука нашла ее в темноте — не для секса, не для удержания. Просто чтобы коснуться.

— Тогда возвращайся живой.

Она не пообещала. Она просто не могла этого сделать.

***

Прага встретила Аву осенним дождем. Такси медленно ползло по узким улочкам Старого города, где золото листьев смешивалось с серым камнем мостовых. Водитель — пожилой чех с татуировкой скрипичного ключа на шее — бросил взгляд в зеркало:

— "Vy jste ta zpěvačka? Z Golden Key?"

Ава кивнула, прижимая гитарный чехол к себе. В нем, под бархатной подкладкой, лежал пистолет. На всякий случай.

Отель "U Černého orla" ("У Чёрного орла") прятался во дворе за тяжелой дубовой дверью. Старинный лифт с решеткой довез ее до четвертого этажа, скрипя, как расстроенная виолончель.

Комната 47.

Высокие потолки, кровать с балдахином и… рояль. Настоящий, "Бехштейн" 1920-х годов. На крышке — конверт:

"Для госпожи Авы. Первый сет в 21:00. Не опаздывайте."

Она провела пальцами по клавишам — ля-бемоль звучало чуть фальшиво.

"Как я", — подумала Ава.

Клуб "Золотой скрипичный ключ" оказался подвальным помещением с кирпичными стенами и низкими сводами. В воздухе пахло старым деревом, табаком и чем-то сладким — возможно, абсентом.

— А! Наша русская соловушка! — хозяин клуба, Петр Шиманек, оказался высоким мужчиной с седыми висками и живыми глазами. — Я слышал ваши записи. "Кровь на клавишах" — это гениально.

За его спиной девушка с синими волосами настраивала контрабас:

— Я Лена. Буду играть с тобой. Если, конечно, ты не из тех вокалисток, что путают такты.

Ава ухмыльнулась:

— Попробуем не разочаровать.

Петр подал ей стакан:

— Сливовица. Для храбрости. У нас тут… особенная публика.

Жидкость обожгла горло. В углу, за столом, сидел мужчина в тени. Его пальцы барабанили по столешнице в ритм, который Ава узнала сразу — ее ритм. Из той песни.

Гардеробная была крошечной, с треснутым зеркалом и лампой в виде павлина. Ава примеряла платье — черное, с открытой спиной. Шрам на плече все еще был виден.

— Тебе идет, — Лена закурила в дверном проеме. — Но если хочешь шокировать публику, лучше надень кожу.

— Сегодня только музыка, — Ава нанесла тушь. Глаза стали ярче, почти безумными.

— А что еще бывает?

— Ты не хочешь знать.

Лена рассмеялась:

— О, милая, в Праге мы видели все. От призраков оперы до…

Где-то внизу заиграли первые ноты.

Ава глубоко вдохнула.

"Джейк был прав. Это ловушка."

Но она все равно вышла на сцену.

Прожектора ударили в глаза.

— Добрый вечер, Прага, — Ава прижала губы к микрофону. — Этот концерт — для одного человека. Если он здесь…

Ее пальцы сами нашли первые аккорды.

"…то узнает себя в тексте."

Зал замер. В последнем ряду кто-то встал. Высокий. В шляпе. С тростью в руке.

Сцена была узкой, как лезвие ножа. Ава прижала ладони к холодному микрофону, ощущая вибрацию усилителей сквозь кончики пальцев. Первые ноты "Черного лебедя" — песни, которую она написала в ту ночь после их последнего раза с Джейком — полились из рояля, тяжелые и мрачные, как пражские переулки.

Голос сорвался с губ без предупреждения:

"Ты говорил — мы сгорим вместе…

Но пепел — это только я…"

В горле стоял ком — не от страха, от странной, почти болезненной нежности. Она видела его перед собой — не того незнакомца в шляпе в последнем ряду, а его. Джейка. Его руки на ее бедрах в темноте пентхауса. Его губы, прижатые к ее шраму.

"Черт возьми", — подумала она, чувствуя, как предательская влага подступает к глазам.

Но музыка не терпела слабости.

Во втором куплете она позволила себе взгляд в зал.

Тот самый ряд. Тот самый силуэт.

Шляпа с широкими полями скрывала лицо, но трость… Да, она узнала бы эту трость с серебряным набалдашником где угодно.

Дэниел.

Но что-то было не так.

Поза. Слишком прямая. Плечи — уже.

Ава резко отвернулась к пианино, ударила по клавишам с такой силой, что струны взвыли в ответ.

"Ты думал, смерть нас разлучит?

Но я давно уже в аду…"

Голос звучал хрипло, зло.

Но внутри — только ледяная пустота.

На бис она спела "Соль на раны" — ту самую, которую сочинила после их первой ночи.

И вот тогда…

Тогда она увидела его.

Не призрак, не воспоминание.

Настоящего.

В дверном проеме, у бара, мелькнул профиль — резкий подбородок, знакомый наклон головы.

Джейк?

Но когда она прищурилась, пытаясь разглядеть сквозь дым, там никого не было.

"Галлюцинация", — прошептал разум.

"Надежда", — поправило сердце.

Последняя песня. "42.7" — код, который они выжгли на своих кожах.

Ава пела ее с закрытыми глазами, представляя, как его пальцы бродят по ее спине, находя эти цифры даже в кромешной тьме.

"Если ты слышишь меня сейчас…

Значит, мы уже мертвы…"

Когда она открыла глаза — человек в шляпе исчез.

Но на его месте лежала записка.

Ава подняла ее дрожащими пальцами:

"За кулисами. Только ты. Иначе он умрет."

И подпись… Дэниел.