(не) Родная дочурка для мэра - Лена Лорен Страница 11

В итоге нам хватило на один комплект с шортиками, платьице, пару футболок и мороженое.

Катя у меня девочка умненькая и особо неприхотливая. Она быстро смекнула, что я не в состоянии расплатиться за все наряды, поэтому всё остальное мы договорились с ней докупить «как только, так сразу».

Вот только когда это «как только, так сразу» наступит? Черт бы его побрал.

Кто ж знал, что Степан так обойдется с нами? Что в те сумки, которые я с таким трудом тащила на себе, он засунет свои обноски, которые долгое время пылились в кладовке, потому что ему, видите ли, было жалко их выбрасывать.

И вот он, наконец, решил избавиться от них. Да еще таким подлым способом. Положив поверх своих старых зимних курток, допотопных костюмов и рыбацких сапогов парочку наших с Катюшей вещей. Замаскировал всё так, что у меня и мысли не возникло проверить остальное содержимое сумок. Я просто не думала, что он до такой степени мелочный говнюк.

Ну вот зачем ему наши с дочерью вещи? Какой с них теперь прок?

Ох, зла не хватает.

Мои мысли разбавляет телефон, зазвонивший в сумке. Надеясь, что звонит бабушка из санатория, я, не глядя на номер, отвечаю на звонок:

— Да, слушаю.

— Наташ, а вы куда подевались?

Не сразу узнаю в тревожном голосе звонившего Богдана Никольского. Отвожу телефон от уха, смотрю на экран и на те самые цифры, которые запомнились мне с первого раза.

— Богдан Ларионович? — удивляюсь я, когда понимаю, что это именно он.

С того конца провода раздается негодующее бурчание.

— Наташ, ну елки-моталки, ну, какой я тебе Ларионович, в самом-то деле? — возмущается он, но вполне дружелюбно. — Просто Богданом ты называть меня не можешь разве? Или я так старо выгляжу, что без отчества никак не обойтись? — прыскает со смеху в трубку.

Мне жутко неудобно, что мое уважительное обращение к нему вызвало у него такие домыслы. Дело вообще не в возрасте. Да и выглядит он довольно молодо. Ну может быть, чуть старше Стёпки.

Тут дело в разных социальных статусах.

Хоть я и не имею ни малейшего представления, кто он и кем работает, однако воспитание не позволяет мне обращаться к нему как-то иначе. Словно я заведомо знаю, что большинство тех людей, кто его окружает, обращаются к нему исключительно по имени-отчеству.

Вот и я не хочу выделяться из большинства. У меня для этого нет никаких привилегий.

Но раз он просит, глупо отказывать ему в этой просьбе.

— Богдан, извините, а откуда у вас мой номер телефона?

— Раздобыть тот или иной номер обычно не составляет мне особого труда, — кичится он своими возможностями. — Просто я приехал домой, а вас нет. Записки тоже не нашел никакой. А мой садовник сказал, что видел, как вы шли на остановку. Вот я и хочу разобраться, а не решили ли вы сбежать втихомолку?

Когда мы с дочкой проснулись, Богдана уже не было дома. И записки от него я тоже, к слову, не нашла. Поэтому посчитала, что у него возникли срочные дела, из-за которых он вернется не скоро.

Воспользовавшись этим, я сварила обещанную солянку, а потом мы известили садовника и отправились с Катюшей по магазинам. С тем расчетом, что к обеду мы уже вернемся, и Богдан даже не догадается, что нас не было. Однако он вернулся домой раньше нас и даже заметил наше отсутствие.

Неужели искал нас по всему дому?

— Нет, что вы, ни в коем случае. Мы никуда не сбегали.

— Это очень хорошо. Так могу я узнать, где вы сейчас находитесь?

Я озираюсь по сторонам, чтобы отыскать какую-нибудь табличку с указанием улицы или что-то вроде того. На глаза ничего не попадается, кроме номеров общественного транспорта.

— Дело в том, что я плохо ориентируюсь в городе, могу только предположить, что мы где-то недалеко от центра, — в этот момент я обращаю внимание на проезжающий трамвай. — Тут еще ездит тринадцатый трамвай и седьмой троллейбус, на последнем мы как раз и приехали в город.

— Маршруты у них довольно протяженные. А навигатор у тебя в телефоне есть? Посмотри геолокацию, я быстро примчусь и заберу вас, — следом он предлагает.

Ого. Примчусь… Прямо супермен настоящий.

Но у меня почему-то закрадывается мысль, будто Богдан и впрямь опасается, что мы можем сбежать.

С чего бы вдруг?

— Не нужно. Мне совсем не хочется вас затруднять. Погода сегодня замечательная, в небе ни облачка, так что нам с дочкой только в радость прогуляться по городу. Кстати, если вы проголодались, на плите стоит кастрюля с солянкой. Как и обещала, я приготовила супчик специально для вас. Отведайте, а заодно проверьте, захочется ли вам распрощаться со своей холостяцкой жизнью, после того, как вы попробуете суп на вкус, — шутливым тоном припоминаю ему то, для чего и затевалось приготовление солянки.

А Богдану совсем не до моих шуток. Смурной какой-то стал. Причем мне его видеть даже не надо, чтобы понять это. Я и так чувствую. По голосу. По продолжительным паузам между фразами.

— Один не хочу. Поедим вместе, когда вы вернетесь, — сообщает он, словно мы семья, привыкшая обедать за одним столом.

— Как скажете, — вяло отвечаю, ощутив в груди необъяснимую тяжесть.

Наступает молчание, во время которого я замечаю вдалеке нужный нам троллейбус.

Поглядываю на дочку. К счастью, она уже успела доесть тающую «шапочку» мороженого. А с полупустым вафельным рожком проходить в салон троллейбуса не так опасно.

— Катюш, надо подниматься, сейчас поедем уже, — зажав телефон между ухом и плечом, вытираю дочке руки и рот заранее приготовленной влажной салфеткой, помогаю ей спрыгнуть с лавочки, а затем обращаюсь в трубку: — Богдан, наш троллейбус подъезжает, так что голодным вам ходить недолго осталось. Будем дома буквально через сорок минут.

— Отлично, когда приедете, нам с тобой надо поговорить кое о чем. Это очень важно, — доносит он, после чего отключается.

Поговорить? О чем, интересно?

С этими мыслями прячу телефон в самую глубь сумки, беру Катюшу крепко за руку.

Меж тем троллейбус останавливается напротив остановки. Мы с дочкой заходим внутрь, находим свободные места. Катя сразу же устраивается у окошка,