Ключ от твоего сердца - Кортни Милан Страница 9

— Она гордится тем, что унижает тебя.

— Но как я могу быть униженной? Мои лекции довольно эрудированы, и -

— Ты унижаешь меня каждый день.

Слова слетели с губ Элейн прежде, чем она успела их как следует обдумать. И вернуть их назад было невозможно. Ее мать сильно побледнела.

Но плотина прорвалась, и излияние гнева было не остановить.

— Знаешь, что я больше всего ненавижу в тех, кто внизу?

Смущенное покачивание головой в ответ.

У Элейн защипало глаза, и перед глазами все поплыло.

— Они заставляют меня ненавидеть тебя, — сказала она. — Иногда. Я ненавижу их за это. Я ненавижу их. Я ненавижу их. Но когда они издеваются над тобой, а ты так легко играешь им на руку… иногда это заставляет меня ненавидеть и тебя тоже.

— Элейн.

Она больше ничего не могла сказать. Она не могла позволить десятилетнему гневу сорваться с ее губ. Но она также не могла остановиться. Вместо этого Элейн слепо повернулась и, распахнув дверь в холл, яростно зашагала прочь.

Она не сломается, она не сломается. Но ее платье было наполовину расстегнуто, и слезы потекли по ее лицу прежде, чем она сделала больше полудюжины шагов. Она остановилась в конце коридора, привалившись к стене, и стала жадно глотать воздух.

Она так долго сдерживала всю свою бешеную ярость; почему сейчас ей так трудно это сделать, просто потому, что она поняла, что будет жить с этим всю оставшуюся жизнь? Что изменило бы еще полвека?

Скрип пола поблизости полностью остановил ее слезы. Она подняла глаза… и ее сердце упало.

Конечно. Недостаточно было того, что они облили ее пуншем. Леди Косгроув, должно быть, послала своего кузена наверх, чтобы довершить е унижение.

Ибо там стоял сам лорд Уэстфелд.

Последнее, что Эван ожидал увидеть в конце коридора, была леди Элейн, платье которой спадало с плеч, открывая полотняную сорочку. Она сидела на полу, свернувшись почти в клубок, сжав кулаки.

Она беззвучно плакала, сдерживая громкие рыдания. Элейн никогда не плакала — по крайней мере, она не делала этого публично. Это заставило его почувствовать, что он вторгается в болезненно интимный момент, который раскрывал ее больше, чем цвет слоновой кости ее сорочки.

Она подняла глаза, увидела его — и ахнула, как будто он ткнул ее локтем в живот.

Но этот момент шока прошел. Ее глаза сузились, и она выпрямилась в обжигающей ярости.

— Лорд Уэстфелд, — сказала она, — что вы здесь делаете? Что ж, вечер еще совсем молод.

Она кивнула в сторону лестницы. Низкий гул голосов был слышен даже сейчас, слегка насмешливо доносясь до ушей Эвана.

— Я обнаружил, что компания внизу не в моем вкусе.

Он хотел успокоить ее, но вместо этого она закатила глаза и вскочила на ноги.

— Что вы скажете остальным? — спросила она почти непринужденно. — Расскажетк им, что нашли меня в смятении? Будете ли вы и ваша кузина злорадствовать, что наконец-то сломили меня?

Она сделала один шаг к нему. Если бы у нее в руке был нож, он подозревал, что у него уже текла бы кровь. Но вместо этого рукав ее платья сдвинулся и сполз по плечу.

— Я же говорил вам, что мне жаль. Я бы никогда не сделал ничего, что могло бы причинить вам еще большую боль.

Ее глаза расширились.

— Никогда? — Она сделала еще один шаг вперед и толкнула его в плечо тыльной стороной ладони — не сильно, но и не нежно. — Вы, должно быть, думаете, что я глупая. А почему бы и нет? Я достаточно долго изображала шута.

Ее левая рука поднялась, и она еще раз слегка толкнула его.

— Все это время я позволяла всем думать, что я легкая добыча — что все, что вам нужно сделать, это немного унизить меня и вы получите удовольствие. Но я покончила с этим. В следующий раз, когда вы толкнете меня, я толкну в ответ. Что мне терять? Вы итак уже ни во что меня не ставите.

— Я никогда не думал, что вы легкая добыча, — запротестовал Эван. — На самом деле, вы всегда казались удивительно неуловимой.

— Не лгите мне. Я позволяла вам причинять мне боль каждый раз. Каждый раз, когда я отводила взгляд. Каждый раз, когда притворялась, что не слышу ваших злобных замечаний. Вам никогда ничего не стоило причинить мне боль, — ее лицо начало покрываться ярко-розовыми пятнами. Она будто вся пылала.

— Нелегко оскорбить, — объяснил он. — Я думал, вас невозможно поймать, разоблачить. Поймать.

— Поймать? Что вы имеете в виду?

Она стояла близко к нему, так близко, что он мог бы протянуть руку и провести по впечатляющему изгибу ее груди, одновременно снимая рукава с плеч. И от этой неуверенной нотки в ее голосе все его доводы отключились — все доводы, кроме чистого запаха ее волос, ослепительного блеска в ее глазах.

И поэтому он наклонился и поцеловал ее.

Она напряглась в шоке, когда его руки обвились вокруг нее. Она была такой горячей на его губах — обжигающе горячей — и мягкой повсюду. У него было всего мгновение, чтобы насладиться ее вкусом.

Она отпрянула от него, сердито глядя.

— Теперь я поняла. Бедная маленькая старая дева — я в таком отчаянии, что вы думаете, я откажусь от своей добродетели при первой возможности.

— Нет, — выдохнул он. Это он был нуждающимся, отчаявшимся человеком. Ему нужно было подумать, но мысли ускользали. Не помогало и то, что ее грудь приподнималась с каждым вдохом.

Она положила палец на край своего своенравного рукава. — Ну что ж. — Ее слова были резкими, но рука дрожала.

— Может быть, так оно и есть. — А затем она спустила ткань вниз по руке, обнажив кремовую кожу.

Его легкие были в агонии. Он не мог дышать, не мог думать ни о чем, кроме… о Боже, пожалуйста, продолжай.

— Может быть, я в отчаянии.

Ее голос был тихим.

— Мне не на что рассчитывать, кроме десятилетий одиночества. Может быть, все, о чем я прошу, — это одна ночь страсти.

Она взглянула на него сквозь густые ресницы.

— Это то, что я должна сказать? Я должна умолять вас об одной ночи?

— Да.

Это слово вырвалось прежде, чем он успел подумать получше.

Уголок ее рта скривился в отвращении, но она не отстранилась.

— Я имею в виду, нет. Я хотел сказать…

Он не знал, что имел в виду, но его эрекция росла. Он был бы готов на все, если бы мог просто поцеловать ее снова.

— Может быть, я должна умолять вас