Лоретта Чейз - Мистер Невозможный Страница 32

Дафна поморщилась:

— Вы не знаете, какая я обычно ужасная зануда.

— Я нахожу вас интересной. Должно быть, из-за окружающей вас таинственности, от того, что вы ведете двойную жизнь.

— У меня нет выбора! — вырвалось у Дафны. — У меня нет тайн. Я не из тех, кого привлекают интриги. Я скучный книжный червь, и мне нравится проводить по многу часов в одиночестве, запоминая новые слова и грамматические правила или глядя на какой-нибудь картуш. Но нельзя трудиться в полной изоляции. Кто так поступает, кончает тем, что повторяет чужие ошибки или тратит время на опровергнутые теории. Как Верджил, потративший понапрасну десятилетия. Мой пол и обстоятельства не позволяют мне быть свободной, — продолжала она. — Передо мной был выбор: или отказаться от своей работы, или прибегнуть к обману. Отказаться я не смогла.

— От пристрастий чертовски трудно отказаться, — заметил Руперт.

— А вы не подумали, что я скорее предпочла бы соблазнять мужчин, а не разбираться в предлогах на куске мятого пергамента, — с горечью сказала она. — К любой продажной женщине не относятся с таким осуждением, презрением и отвращением.

Она горько засмеялась. Сражение продолжалось, обида не прошла. А она так устала от борьбы и притворства.

— Может быть, вы общаетесь не с теми людьми, — предположил Руперт.

— А кто эти «те люди»? — спросила она. — Люди, которые смеются над умными женщинами?

— Ну, есть такие, как я.

Он не придвинулся к ней, но расстояние не имело значения. Она и так подпустила его слишком близко, потому что волнение развязало ей язык, и она выдала все свои тайны.

Дафна отступила на шаг и уперлась в каменное плечо Рамзеса.

На губах Руперта мелькнула легкая улыбка, подобная улыбке фараона, и расстояние между ними, которое она старалась сохранить, исчезло. Он дотронулся до волос на ее затылке, и она замерла. Кровь забурлила, в голове заметались беспорядочные темные обрывки мыслей, неуловимых как и утерянный древний язык, который она старалась расшифровать.

Руперт склонил голову, наблюдая за ней.

— Ах, хорошо, довольно долгой осады, — сказал он, наклонился, и она не успела ни увернуться, ни отступить, как его губы уже прижались к ее губам, и мир пошатнулся.

Дафна подняла руку, чтобы оттолкнуть его. Но губы Руперта смело и уверенно овладели ее губами, и она прижалась к нему, ухватившись за его плечо. Оно было такое же твердое, как и каменная статуя, преграждавшая путь к отступлению, но живое и теплое, от него исходил возбуждающий жар. Кончики пальцев щипало, и словно ток пробегал по ее коже.

Темные обрывки мыслей заволокло туманом, и не только сердце билось в неистовом ритме, но и каждая жилка, каждая мышца. Дафна еще ближе прижалась к нему, обхватив его обеими руками, как будто земля уходила у нее из-под ног. Сильная рука обхватила ее талию и крепко прижала ее к его телу. Дафна погладила широкие плечи и провела рукой по его щеке. На шее под ребром своей ладони она почувствовала биение его пульса. Взяв в ладони его лицо, она приоткрыла губы, предлагая ему себя. Сначала он дразнил ее прикосновениями языка к губам, затем весь мир закружился перед ее глазами, она почувствовала его язык и вкус, удивительно прохладный, сладкий — это было ужасно безнравственно!

Руперт обхватил ее ягодицы и прижимал ее к себе все сильнее, пока их бедра не слились воедино. Это было нехорошо, порочно, но Дафна сама была порочной, такой уж родилась, ей не хватало силы воли оторваться от него. Она поддавалась этому потрясающему ощущению его близости — его большого мускулистого тела, ощущению его твердой возбужденной плоти, давящей ей на живот. Она уступала этому обжигающему жару их тел и буре чувств, кипевших в ней самой.

Давно погребенные желания разрывали ее, выбираясь на свободу из своих нор. Они опутывали ее сердце и терзали тело. И весь смысл существования в этот момент сводился к вкусу его губ и его кожи, к его запаху, темному и угрожающему, такому знакомому, что причинял ей боль, как дорогое сердцу воспоминание или пробудившаяся старая печаль.

Ей следовало бороться со своей низменной натурой и освободиться от этого охотника на женщин. Вместо этого она хотела близости, ее пальцы запутались в его густых волосах, ее язык играл его языком. Так порочно. Так бесстыдно. И так захватывающе, как будто она пробиралась сквозь пирамиду в полной темноте.

То, что он пробуждал в ней, было намного опаснее. Однако в эту минуту Дафну привлекала опасность, и она пойдет дальше, прямо к своей гибели. Но Руперт убрал руку, оторвался от ее губ и отстранился от нее, и она снова увидела солнце, высокие пальмы, поющих птиц и каменного гиганта, у руки которого она так глупо потеряла над собой контроль вместе с самоуважением и всеми притязаниями на добродетель.

Дафна отпрянула, а затем сделала то, чего не делала с тех пор, когда они с Майлсом были детьми. Она сжала руку в кулак, размахнулась и наотмашь ударила его в грудь.

Руперт должен был как-то скрыть свою растерянность, отвлечь или позабавить ее, — но для этого надо было что-то придумать, а думать он еще был не в состоянии. Удар все решил самым наилучшим образом, и к тому же чертовски вовремя.

— Простите, — сказал он. — Я увлекся.

— Увлеклись? — возмущенно переспросила Дафна. Он мог бы ей ответить, что она прекрасно изображает негодование, в то время как сама отвечала на его ласки с такой страстью, честно говоря, со слишком бурной страстью. Чего Руперт не ожидал и к чему он не был готов, как не был бы готов любой мужчина.

Вселенная все еще вращалась перед его глазами. Словно в тумане, он огляделся, ища глазами какой-нибудь тяжелый предмет, каменного сокола, например, которым она, должно быть, ударила его по голове.

И мгновенно сообразил — орудием была она сама. Удар нанесли ее нежные дразнящие губы, свежие и сладкие как персик, и ее тело, чудное тело, созданное самим дьяволом, для того чтобы сводить мужчин с ума. И ее страсть, словно вырвавшаяся из глубин океана, бурная как штормовое море.

Руперт подозревал, что она и стала причиной смерти ее мужа. Руперт оглянулся: — Э… романтическая обстановка, таинственная женщина. — С роскошной фигурой и редким чувственным талантом. Она умеет целовать мужчину так, что он ничего не видит, не слышит и теряет рассудок. — Минутное настроение, а вокруг никого нет.

Следовало бы сказать, что он надеялся, что их никто не видел. Он посмотрел мимо нее на гигантского Рамзеса, рассчитывая, что он скрыл их от любопытных глаз. Их проводник, горстка слуг и судовая команда, сопровождавшие их, расположились на почтительном расстоянии. Они сидели в тени пальмовых деревьев, курили трубки и слушали Тома, болтавшего без остановки. С другой стороны сидели погонщики ослов, остававшиеся со своими животными, и, как все египтяне, оживленно о чем-то говорили.