Лариса Шкатула - Рабыня благородных кровей Страница 32

Ей не было дела до других женщин, которые попадали в плен к нукерам Тури-хана. Она при всем желании не могла спасти их всех, подвергая опасности жизнь мужа и детей.

Сегодня Аваджи собственноручно варил плов из барана, которого прихватил в одном из набегов на селение кипчаков.

Заира хотела предложить свою помощь, но Аваджи и Аслан сказали ей:

— Запомни, женщина, готовить плов — занятие мужское.

— Побольше бы таких занятий! — ничуть не огорчилась Заира и поспешила к Анастасии, которая сидела с детьми в тени молодой ивы на берегу реки Итиль (Итиль — Волга (тюрк.).). Друзья выложили очаг из камней, а теперь пристраивали на него небольшой медный котел.

Ни Аваджи, ни Аслан не упоминали о том, что лагерь монголов расположен на земле урусов, Анастасия же об этом попросту не задумывалась.

Что-то случилось с нею в этот страшный и странный год её жизни. Воспоминания о родине, отце-матери, братьях, о муже-князе стали какими-то неотчетливыми, будто сказки, которые рассказывали ей в детстве.

Отчего это, Анастасия не знала. То ли страх, который она испытала в плену, заставил эти воспоминания уползти вглубь её естества и спрятаться подальше, то ли её душа, обеспокоенная больше здоровьем детей, берегла молодую женщину от мучительных и разрушительных раздумий.

Она родила ребенка от Аваджи, ездила следом за ним по свету, где и он, и его товарищи оставляли за собой лишь разрушения и смерть. Наверное, думай Анастасия все время об этом, она сошла бы с ума, но вместо этого она любила мужа и рожала ему детей…

Почти так же относилась к происходящему Заира. Только она отгораживалась от прошлого сознательно, упрямо поджав губы, и твердила:

— Не буду думать! Все равно ничего не исправишь. Буду жить, пока живется.

Кто ждал её на родине, где и родни-то в живых не осталось? Теперь, как считала Заира, её родина там, где рядом с нею Аслан и маленький Рустам…

Когда плов был готов, на траве расстелили скатерть и выложили его на серебряное блюдо аппетитной горкой. Сбоку Аслан положил огромный пучок зелени. Кто что высматривал для себя в чужих землях, Аслан первым делом заглядывал в огород.

Анастасия давно приучилась есть руками. И если первое время её желудок бунтовал против непривычной жирной пищи, то теперь она и к этому привыкла.

Глядя, как маленький Владимир ест плов из рук отца, она лишь улыбалась. И больше не вспоминала о том, что Аваджи ему неродной отец, а себя ощущала обычной женщиной Востока, которая не хочет в своей жизни хоть что-нибудь менять.

— Как приятно глазам созерцать такую отрадную картину! — раздался позади них насквозь фальшивый слащавый голос.

По темному загорелому лицу Аваджи разлилась бледность.

— Чего тебе, Бучек? — спросил он, не оборачиваясь, так и не донеся до рта сына щепоть с пловом, отчего тот, приоткрыв рот, удивленно уставился на отца.

— Хан желает видеть своего лучшего сотника! — нарочито бодро проговорил нукер, упиваясь ужасом на лицах женщин и сурово сведенными бровями Аслана.

Немного осталось жить этому здоровяку! Какой все же умный Бучек! Он не только нашел себе работу по вкусу, но и приобрел такую длинную руку, что может карать своих недругов, не пачкая собственных рук!

— Передай, сейчас приду! — Аваджи наконец дал плов сыну.

— Хан очень ждет! — почти по-женски хихикнул Бучек и исчез.

Тури-хан вовсе не высказывал желания видеть Аваджи немедленно, но его любимец не мог пройти мимо этих счастливых людей, которых он собирался погубить, не испортив им настроения.

— Ну, вот и все! — ни к кому не обращаясь, проговорил Аваджи.

— Как это все? — встрепенулась Анастасия. Одно дело, самой плыть по течению, не обращая внимания на жизнь вокруг, и совсем другое дело, когда овечью покорность проявляет твой муж, умный и сильный мужчина. — А как же я? А дети?

Аваджи перевел на жену растерянный взгляд. Даже на мгновение забыл о своих огорчениях. Впервые он видел свою мягкую нежную Ану по-настоящему разгневанной.

— Почему ты кричишь? Разве я тебя чем-нибудь обидел?

— Обидел, — тихо сказала она, судорожно вздыхая, чтобы не разрыдаться. — Обидел. Потому, что в трудную минуту подумал о себе, а не о нас!

— А как я подумал о себе? — нахмурился Аваджи. — Решил убежать и спрятаться?

— Нет, ты понял, что хан пошлет тебя на смертельно опасное дело, и решил покориться.

— А разве можно этого избежать? — смутился Аваджи. Ана была права: совсем недавно он читал ей притчу о том, что не стоит покорством уподобляться старому ишаку, а сам тут же решил покориться…

— Похоже, Тури-хан своего добивается, — насмешливо проговорил Аслан, переведя взгляд с Аваджи на его жену. — Наше счастье светлейшему как кость в горле, так давайте пойдем ему навстречу, переругаемся между собой!

Аваджи ошеломленно посмотрел на друга.

— А откуда ты это знаешь?

— То, что хан нам завидует? Разве юз-баши не должен разбираться в людях?

— Но хан… он же не обычный нукер.

— Он — хуже! Потому что пользуется властью, дарованной ему его богами, не во благо людям, а во вред… Одна надежда, что у нас есть ещё время.

Но времени не оказалось.

Глава тридцать вторая. Надежное средство?

Всеволод терпеливо ждал, когда его вторая жена забеременеет, но проходили дни, а семя князя никак не хотело завязываться в лоне бывшей литовской княжны.

"Слишком холодно было в отцовском замке! — с горечью размышляла Ингрид. — Все, что делает женщину матерью, во мне, наверное, вымерзло".

Но князь Всеволод был не из тех, кто смиряется с неудачей. Потому он опять подумал о Прозоре.

О ней в Лебедяни болтали всякое. Объявилась спустя пятнадцать лет, когда её давно считали мертвой.

— Да та ли это Софья? — судачили кумушки. — Разве не сгорела она в избе с малолетними детьми? Кто поверит, что она и Прозора — одно лицо? Не чародейка ли, что навела на Лозу затмение? Да и тиуну, небось, она дорогу отвела. Побывал Грек в какой-нибудь чаще дремучей, а казалось, что в Холмах.

— Зачем же ей такое колдовство? — сомневались недоверчивые. — Какой у неё интерес тиуна с толку сбивать.

— Ведьмы свой интерес имеют, любому пакость сделать. Кому ни попадя! Просто так!

Правда, в таких рассуждениях имелся недостаток: епископ Нифонт приезжал в Холмы с чудотворной иконой, от которой нечистая сила прочь бежит.

Прозора же к Нифонту под благословение подошла вместе со всеми, крест целовала и на саму чудотворную крестилась.

Князь от этих разговоров почувствовал смятение и прежь поговорил с врачом Арсением. Тот сказал:

— Я нахожу твою жену здоровой и к деторождению способной.

— В чем же тогда дело?

— То мне неведомо, — покачал головой арамейский врач. — Есть ещё в природе тайны, медицине неоткрытые. В Индии я видел людей, которые много дней проводят без пищи и воды. Лежат на досках, утыканных гвоздями, ходят по раскаленным угольям…

Арсений с князем сидели в людской и пили холодный квас — на дворе стояла жара.

— Раз ты, Арсений, говоришь, что медицина знает не все, то не посоветуешь ли отвезти Ингрид к знахарке? Али сие напрасно?

— Я встречал знахарей, коим удавалось то, чего не могли врачи.

— А не знаешь, почему так бывает?

— До недавнего времени я о том не задумывался. Но одна знахарка объяснила мне, что порой болезнь человека гнездится не в теле, а в его душе…

— И ты поверил ей?

— Как не поверить, — развеселился отчего-то Арсений, — ежели об этом ещё врачи древности в своих трактатах упоминали.

— Ты будто восхищаешься ею? — удивился Всеволод.

— Необыкновенная женщина. И гордая. Я хотел на ней жениться, да она не согласилась. Эх, ежели б не её муж, уговорил бы!

— Уж не об одной и той же промеж нас речь? — лукаво заметил князь. — Я о Прозоре говорю, жене Лозы. Рассказывали, татары спалили её в избе вместе с детишками, а она, вишь, объявилась. Люди её чародейкой зовут, вот и мне боязно… А насчет женитьбы ты, братец, загнул! Она ж немолодая. Вон девок сколько, только кликни…

— Я и сам немолод, — вздохнул Арсений. — Что же касается чародейства, так не бойся. Прозора нарочно сих слухов не опровергает. Людям легче в чародейство поверить, чем в то, что женщина может быть хорошим врачом…

Послали в Холмы отрока предупредить, что князь с княгиней собираются Прозору навестить, но ни её, ни Лозы в селе не оказалось. Дворяне уехали на ярмарку в Лебедянь.

Теперь Всеволод повелел отрокам отыскать в городе супругов. Нашли Прозору выходящей со двора боярина Астаха, а Лоза в княжеских палатах сам объявился…

На ярмарке Прозора столкнулась с женой Астаха боярыней Агафьей, которая в сопровождении челяди собственноручно выбирала припасы для кухни.

Прозора ей поклонилась со всем почтением. Та ей обрадовалась. В отличие от других бояр, Агафья не была гордячкой, да и знахарка ей нравилась.