Бандит Ноубл Солт - Эми Хармон Страница 2

– Мистер Пауэрс? Уделите мне минуту? – послышалось из-за двери. В голосе говорившего не было и тени сомнения в том, что Пауэрс у себя.

Набрав побольше воздуха в легкие и не выпуская из рук заряженного пистолета, Пауэрс предложил незваному гостю войти. Конечно, времена менялись, но Запад по-прежнему оставался диким.

Позже Орландо придет к выводу, что бандит наблюдал за зданием, ожидая возможности проскользнуть внутрь незамеченным, явиться без доклада. И все же выглядел он безупречно. На нем был дорогой серый летний костюм и темная шляпа, на красивом лице – ни пылинки, ни капельки пота. Даже если он долго ждал на улице, по нему этого не было видно. Судья вдруг резко дернулся, словно очнувшись: он понял, кто перед ним.

– Вы знаете, кто я, мистер Пауэрс?

В вопросе не слышалось ни угрозы, ни высокомерия. Судья почувствовал, что посетитель не хотел называть своего имени, если только это возможно.

– Вы Бутч Кэссиди?

Орландо видел циркуляр, висевший во всех городских учреждениях, – агентство Пинкертона разослало его по стране. Хотя они прежде и не встречались, судья представлял интересы нескольких соратников Кэссиди, и все они утверждали, что их счета оплачивает человек, стоявший теперь перед ним.

Орландо махнул рукой на стул по другую сторону от своего письменного стола, и мужчина, так и не ответив на его вопрос, снял шляпу. Зачесанные назад пряди лежали волосок к волоску, но были чересчур длинными и выгоревшими на солнце: сразу ясно, что он не предприниматель и не состоятельный бездельник. Но щеки у него были чисто выбриты, а ногти аккуратно подстрижены. Он явно готовился к этой встрече, и Пауэрс на мгновение задумался о том, где он мог остановиться. Солт-Лейк-Сити кишел доносчиками и лицемерами.

– Слышал, вас выбрали судьей, – сказал Кэссиди.

– Так и есть. Я принял присягу месяц назад.

– Значит, вы больше не берете дела?

– У меня есть сотрудник, который помогает, если возникает конфликт интересов. Но все мои старые дела и клиенты остались при мне. Я по-прежнему адвокат.

– Возможно, я захочу вас нанять, – сказал Кэссиди. Он так и не сел.

– Для чего?

Пауэрс пока не собирался ни на что соглашаться.

– Не узнаю, пока мы не поговорим. Но это займет не больше получаса. У вас есть время, мистер Пауэрс?

– Есть.

Кэссиди вытащил из бумажника пять долларов:

– Этого хватит, чтобы беседа осталась между нами?

– Хватит.

– Мне нужно что-нибудь подписать?

– Мы просто беседуем.

– С глазу на глаз.

– Именно так, – подтвердил Пауэрс.

Бандит сел, и судья наконец снял палец с курка.

Кэссиди не ходил вокруг да около и не тратил времени на досужие разговоры. Казалось, он заранее обдумал, что скажет, и сразу кратко изложил суть дела:

– Я хочу сдаться.

Пауэрс почувствовал, как рот у него раскрылся. Кэссиди выждал, пока он совладал с собой, и не стал ничего прибавлять к своему ошеломляющему заявлению. Пояснять свои слова он не спешил.

– Н-но… почему? – выдавил Пауэрс.

– Я устал. Хочу, чтобы меня оставили в покое. Хочу жить другой жизнью, не той, что прежде. Начался новый век. Когда я был ребенком, я и говорил как ребенок, я и мыслил по-детски, и рассуждал по-детски. Но когда я стал взрослым, то оставил все детское позади[2].

Орландо Пауэрс почувствовал, как рот у него снова раскрылся. В Юте многие цитировали Писание. В конце концов, штат строился на религиозном фундаменте. Но то, что Бутч Кэссиди цитировал Послание к коринфянам, изумляло не меньше, чем его желание сдаться.

– Вы пришли к Господу, мистер Кэссиди?

– Нет, сэр. Но я не слишком усердно искал к нему путь.

– Значит, вы хотите сдаться. Для этого адвокат не нужен. Нужно просто прийти к шерифу, тут недалеко, и сказать, кто вы такой. А дальше они справятся… Но я вам не советую так поступать. Жизнь ваша после этого не просто изменится. Она окончится.

– И тогда на сцену выйдете вы, – парировал Кэссиди. – Пусть предъявят улики. Пусть докажут, что я действительно виновен. Не думаю, что они смогут. Я никому не навредил. Людей, которым я помог, больше, чем тех, кого ограбил. Я брал у богачей, у денежных мешков, которые легко могли бы не скупиться, но отчего-то скупятся. Я беру у компаний, обеспеченных и охраной, и страховкой, у тех, кому платят вне зависимости от того, ограбил я поезд или нет.

– Такова ваша репутация, – согласился Пауэрс. – Но лишь простой народ восхищается Робин Гудом. Богатеи его недолюбливают. Ваши дела влетели им в копеечку, а другие бандиты стали повторять за вами. Вы знаменитость. О вас пишут в книжках. Вы знали? На прошлой неделе я нашел у сына целую кипу этих ковбойских историй. Он бегает по улице, обмотав лицо платком, и машет палкой, словно это ружье. И просит звать его Кид Пауэрс.

– Что за истории? – Бутч Кэссиди явно не понимал, о чем говорит судья.

– Ну, знаете, десятицентовые брошюрки, которые продаются в каждом магазине вместе с газетами. «Приключения Малыша Билли», «Уайетт Эрп и ковбои», «Энни Оукли и Буффало Билл».

– Я теперь не слишком много читаю, – тихо произнес Кэссиди, словно не он только что цитировал Библию. По шее у него расползалось темно-красное пятно. Он прочистил горло, а потом вытащил из нагрудного кармана небольшую книжечку, аккуратно раскрыл и положил на стол перед Пауэрсом. – И пишу мало. Но я записал, в чем, насколько мне известно, меня обвиняют. Составил список. Вы сможете узнать, нет ли против меня других обвинений? Я пометил происшествия, о которых и знать не знаю.

Он подтолкнул книжечку к Пауэрсу. Почерк был аккуратный, записи, сделанные одними заглавными буквами, занимали целый разворот и еще страницу. Почти на каждой строчке стояла маленькая галочка. Пауэрс с минуту изучал записи. Что-то сразу бросилось ему в глаза – громкие нападения на поезда, ограбления банков по всему Западу, от Уиннемакки[3] до Санта-Фе[4]. Кое-где Кэссиди приписал место и дату, на других строчках никаких подробностей не было.

– А что со строчками, на которых пометки нет? – спросил Пауэрс.

– О них я, возможно, кое-что знаю.

– Но вы ведь сидели в тюрьме в Вайоминге за конокрадство? А здесь этого нет.

– Полтора года. Но я не крал ту лошадь.

– Что же случилось?

– Случились пастбищные войны. Богатые скотоводы из Вайоминга не захотели делиться с переселенцами и мелкими фермерами. Я работал на ранчо, мой хозяин пришелся им не по нраву, и я поневоле тоже оказался замешан. Я вроде как встал у них поперек дороги, и они заявили, что я конокрад,