Екатерина Мурашова - Танец с огнем Страница 14

Притом отношения молодых людей, которые временами казались весьма доверительными, так и не стали непринужденными – какое-то напряжение в них всегда чувствовалось. Может быть, причиной тому было то, что оба в соответствующих кругах числились партийными, но принадлежали к разным партиям. Камарич со студенческих лет состоял в партии социалистов-революционеров, примыкая к ее радикальному, террористическому крылу (впрочем, в последние годы его взгляды, кажется, несколько смягчились), а Аркадий был членом РСДРП.

– Что ж наша милейшая Любовь Николаевна? Хороша с наружности?

– Хороша, – буркнул Аркадий. – С прежним, как мы с вами ее на Хитровке видали, и сравнения нет. Такой, знаете ли, полный расцвет женской сущности. Даже хищноватый немного, представьте, в оранжереях бывают тропические цветы, с каким-то слегка извращенным, плотоядным почти избытком красок, форм, запахов. Притом они остаются именно цветами, естественными созданиями природы… Я бы, как медик, с рождением ребенка это связал, беременность запускает физиологический механизм, ну и конечно полноценное питание, свежий воздух…

– Арабажин, да подите вы со своей физиологией! – с досадой махнул рукой Камарич. – Счастлива она? Что муж?

– Мужа ее я не видел. Он в отъезде, где-то за границей. Не сказать, чтоб Любовь Николаевна заметно по нему скучала… Она в делах, светских и хозяйственных, вокруг нее множество людей, и новая женская красота ее, конечно, не остается в округе незамеченной…

– Ах, как я все это обож-жаю! – воскликнул, сплетя пальцы, Камарич. – Кому нравятся анемичные девственницы? Никогда не мог понять! Вот эта вот круговерть вокруг молодой красивой женщины, пусть замужней и даже с ребенком – недоверие и колочение сердец, игра, легкий привкус собачьей свадьбы на губах, сверкающие глаза, раздутые ноздри, топорщенье шерсти на загривках… Ну почему меня не пригласили?!.. Что ж, любезный Аркаша, но вы-то, конечно, воспользовались случаем и своим правом, как старый друг, спаситель и прочее? Приударили как следует за нашей Люшей?

Аркадий неприязненно скривился.

– Тьфу на вас, Лука! Что вы несете! Упрекаете меня в увлечении физиологией, а сами…

– Так мы же все звери, Аркадий Андреевич, вы разве не знали? – рассмеялся Лука. – Слегка позолоченные цивилизацией, как купола наших церквей, а под сусалом-то – что? Легко догадаться, коли на нашу жизнь взглянуть, глаз не щуря… Но что ж – вы и Люша? Она, я помню отчетливо, еще и прежде, девчонкой, как-то на вас реагировала…

– Увольте, Лука! – Аркадий вскинул руки в то ли угрожающем, то ли защитном жесте. – Я не готов совершенно принимать участие в столь красочно описанных вами зоологических удовольствиях…

– Господи, ну как вы, право, серьезно все воспринимаете. Не обязательно же альковные приключения, сердечную радость ведь может доставить и дружба, только слегка окрашенная эросом. Тем более с такой неординарной личностью, как Любовь Николаевна…

– Дело в том, Лука, что я слишком просто устроен для всех этих современных интеллигентских штучек. Я холостой молодой мужчина и дружить с замужней красивой женщиной, коли она мне не родственница, не могу. Пускай другие с ней дружат, если им желательно. А все прочие варианты я воспринимаю однозначно, как разврат.

– Экий вы строгий, Аркадий Андреич…

– Да уж такой вышел!

– Не кипятитесь, Арабажин, мне ведь действительно про бал и Люшу интересно, – примирительно сказал Лука. – И я вовсе вас злить и даже провоцировать не намеревался. Просто у меня характер такой…

– Тоже мне, провокатор нашелся… – остывая, проворчал Аркадий. По природе своей он был упрям, но неагрессивен и любые извинения всегда, с раннего детства, принимал, предпочитая их ссоре и драке. – Ладно уж, зная ваш интерес, расскажу про бал. Итальянская семья дядюшки Лео, надо признать, там изрядно постаралась…

Аркадий рассказывал так же, как делал и все прочее – неторопливо и обстоятельно. И в общем-то, раз начав говорить и следуя своему собственному плану рассказа, он уже почти не обращал внимания на собеседника. А зря. После его последней, перед началом рассказа реплики явная заинтересованность Камарича вдруг странным образом куда-то пропала. Он нервно кусал губы, слушал невнимательно и глядел в сторону. Какая-то вдруг возникшая мысль явно не давала ему покоя.

В Калуге над торговой площадью – облака, галки и колокольный звон, тугими волнами плывущий от Троицкого собора. Гостиные ряды – как пряничный терем в ярких сахарных завитушках. Кругом толпится праздный и деловой народ. Здесь продают разноцветные яблоки, поросят, всякую домашнюю всячину, и со старым шарманщиком выступают акробаты, мальчик и девочка – гибкие, худые, с шелушащимися острыми локтями и золотухой под волосами.

Люша внимательно смотрит на прыгающих и гнущихся под заунывный напев шарманки детей. Степан стоит рядом, охраняет корзину с покупками от рыночных воришек и вертит палочкой в зубе.

– Люш, ну пошли, что ль? Чего тут глядеть-то?

– Погоди, Степка, дождемся, как они кончат. Или уж ты иди, если тебе скучно, посмотри пока, что люди продают-покупают. Корзину тут оставь. Потом опять сюда приходи.

– Так покрадут все. Ты ж не глядишь.

– Да ладно тебе. Авось не покрадут.

Степан уходит. Люша наблюдает за малолетними акробатами. На лице у нее странное выражение – то ли удовольствие, то ли боль. Когда номер заканчивается, молодая женщина бросает в вытертый цилиндр с обмахрившимися полями несколько монет и негромко спрашивает у старика-шарманщика:

– Это твои дети, внуки?

– Не, приблудыши, – безразлично отвечает старик. Его лицо, с выступами, впадинами и причудливо ветвящимися морщинами похоже на муляж из географического кабинета. На правом глазу – уродливое фиолетовое бельмо.

– Будете в дороге вблизи имения Синие Ключи, зайдите непременно. Приветим и тебя и твоих приблудышей. Запомнил? – Синие Ключи. Деревни рядом – Черемошня и Торбеевка. От Калуги на юг, по Киевской дороге.

– Благодарствуйте, барыня, – старик несколько раз кивнул и впустую пожевал синими губами. – Как раз заглянем.

Мальчик и девочка в четыре руки сворачивают коврик и с живым любопытством смотрят на хорошо одетую барыню, ловят ее взгляд. Она же, только что внимательно наблюдавшая за каждым их движением, теперь как будто не замечает маленьких акробатов.

Словно позабыв о собственном наказе, легко вскинув на руку тяжелую корзину, Люша сама отправилась искать Степку. Заглянула в сенной угол, где вдоль дощатой стены были привязаны выставленные на продажу лошади, потом долго бродила вдоль скобяного ряда, и наконец с немалым изумлением разглядела Степана у стола, где торговали лубочными картинками с самыми разнообразными сюжетами – от вечного пруда с лебедями до событий давно минувшей японской войны. Самым удивительным было то, что Степка, прежде ко всякому искусству решительно и глубоко равнодушный, не просто глазел на яркие глупые картинки, но и – покупал!