Готика Белого Отребья - Эдвард Ли Страница 9

сидело тринадцать человек. Чувство страха распространялось на несчастливое число на комнатах и даты, но никак на лестничные ступеньки? Писатель ещё немного поразмыслил над этим вопросом, а затем заключил: даже думать об этом — пустая трата бесконечных синаптических связей мозга, заключила бы доктор Оффенбах!

— Надеюсь, у вас была приятная поездка, сэр? — cпросил Портафой, ведя Писателя в затхлый, темный коридор.

Лампы в стиле "Carriage", торчащие из стен, освещали их продвижение, но не слишком эффективно.

— Это было действительно прекрасное, медитативное и расслабляющее путешествие, — ответил он. Eсли не брать в расчёт анальное изнасилование и поджог женщины, и последнее, но не менее важное — “Мертвого Дикинса”. Интересно, достаточно ли пришла в себя жертва, чтобы понять, что стало с его пенисом?

— Рад это слышать, сэр. И я надеюсь, что тоже самое будет и с вашим пребыванием у нас.

— Ну, мистер Портафой, у меня есть чувство неоспоримой уверенности, что так оно и будет.

Было бы преувеличением сказать, что это оптимистическое утверждение было совершенно точным.

* * *

Это был 6-й номер. У Писателя не было иного выбора, кроме как задуматься: “6”, библейское НЕСОВЕРШЕННОЕ число и обозначение зла и заблуждения… Oднако, это суеверие не могло быть более обоснованным, чем его предыдущие наблюдения о числе тринадцать, не так ли? Он не обратил на это внимание.

Однако по пути вниз по коридору, он заметил множество смутно интересных картин — в большинстве случаев таких, что большинство из них были настолько затемнены мраком, плесенью, пылью и возрастом, что были почти неразборчивы. Однако две из них — одна на лестнице, вторая ближе к его комнате в холле — содержали идентичный и гораздо более разборчивый центральный рисунок.

На них был изображён один и тот же мужчина выше пояса. В очках, с короткой стрижкой, в старомодном пиджаке и тонком галстуке. У него было бесстрастное лицо, смотрящее прямо перед собой. Самым примечательным было как раз его лицо; оно было очень длинным и узким, и у него был небольшой неправильный прикус челюсти, который приводил к выступающему подбородку.

Точно такому же, как у Сноуи и её матери, — понял Писатель. Очевидно, человек на картинах был их далёким родственником много лет назад. Картины не были ни картинами, ни фотографиями, но четкими рисунками или гравюрами. Писатель с нетерпением ждал возможности расспросить их об истории этих картин, и более того, он не мог избавиться от некоторого раздражающего знакомства лица на портретах…

Портафой провёл его в комнату, включил свет, поставил сумки и объявил:

— Bаша комната, сэр. Надеюсь, вам понравится, сэр. Жаль, что солнце село, в сумерках здесь открывается потрясающий вид.

— С нетерпением жду завтрашнего дня, мистер Портафой, — oн дал носильщику десять долларов. — Это вам. Благодарю вас.

— Вы слишком великодушны, сэр. Я к вашим услугам, сэр.

— А я — к вашим. Спокойной ночи.

— И вам, сэр, — кивнул пожилой камердинер и вышел из номера.

Какой приятный человек, — заключил Писатель. Комната, однако, была лишь чуть лучше лачуги. — Если это лучшая комната в мотеле, я бы не хотел…

Быстрый осмотр привёл его к ветхой кровати с балдахином, затянутой паутиной, маленькой кушетке цвета хмурого неба, туалетному столику и, как он был рад видеть, своего рода письменному столу. Щелчок света в ванной оставил его довольным тем, что тараканы не разбежались в разные стороны, хотя несколько мертвых плавало в унитазе. В общем, он нашёл здесь удовлетворение: идеальное пристанище для писателя-натуралиста и экзистенционального наблюдателя, — каковым он себя считал. На стене висела не очень хорошая пейзажная картина. На ней был изображён далекий горный хребет, и причём не слишком хорошо; он сказал бы, что это была покраска по номерам, но даже это не было бы таким дрянным. Затем он раздвинул вермикулированные шторы, которые, по всей видимости, когда-то были скатертями.

Захватывающий вид?

Правда, далекая линия гор обещала быть интересным зрелищем на закате, и он подозревал, что они послужили моделью для неумелого художника. Но это была просто неописуемая зазубренная громада в ночное время. Ещё более неопознаваемая громада заполнила равнину позади отеля, и что это была за громада, он разглядел практически сразу, там была большая металлическая вывеска:

ОКРУЖНАЯ СВАЛКА

ЗАКРЫТA

Какие тайны подстерегают нас в Пустоши, — подумал он чересчур позитивно, вспомнив монументальную поэму Т.С. Элиота.

Затем он повернулся, словно повинуясь какому-то невидимому влиянию…

Как все это странно!

У входной двери висел ещё один портрет, на котором был изображён тот же узколицый мужчина.

КТО этот человек? Писатель знал, что творческая сила внушения вполне может быть в игре, сочетающаяся с волнующими чувствами, вызванными пребыванием в новом и чужом месте. Но мысль не покидала его: я просто ЗНАЮ, что видел этого человека раньше, и это вовсе не связано со сходством лиц между ним, Сноуи и миссис Говард…

Это была пища для размышлений и, возможно, для нового романа… к чему он пока не испытывал желания приступать. Возможно, потом…

Выпивка поможет мне собраться с мыслями! Поэтому, освежившись в пустой ванной, он вышел из комнаты, запер её за собой и действительно отправился в таверну под названием «Перекрёсток».

* * *

Когда он зашёл в «Перекрёсток», его не поразила молния похороненных воспоминаний. Готов ли я к этому? — прозвучал странно нерешительный вопрос. Так и должно быть, но… Сейчас я готов только к пиву. Он пододвинул стул к барной стойке, за которой сидело всего несколько посетителей. Громкая музыка, громкие разговоры и шум в целом не способствовали творческому размышлению, хотя он где-то читал, что Джон Ирвинг[11]- или это был Том Роббинс?[12]- любил сидеть в шумных низкопробных барах и читать Шекспира, а когда какой-нибудь деревенщина начинал издеваться над ним, он быстро и умело “надирал ему задницу”. Но я не крутой парень, — напомнил себе Писатель, — и если я когда-либо и дрался с кем-то, то подозреваю, что чаще задницу надирали мне…

Вдоль одной стены стояли музыкальные автоматы, вдоль другой — кабинки для посетителей. Центр заведения занимали бильярдные столы и один “настольный футбол” без игроков. Однако топография бара не имела большего значения. Наконец подошёл бармен, но не с тем вопросом, который он хотел бы услышать…

— Что ты здесь делаешь, приятель? — cказал высокий, худощавый, с длинными седыми волосами и козлиной бородкой бармен. На нем была джинсовая куртка без рукавов и кожаная ковбойская шляпа. — У тебя есть яйца, скажу я тебе. Недавно один ублюдок,