Дом душ - Артур Ллевелин Мэйчен Страница 87

римских орлов; потом – широкая, разлившаяся почти до пределов возможного река – на поверхности желтой воды тускло мерцали последние отблески заката, – а также просторные луга, белеющие кукурузные поля и заглубленная дорога, что вилась по склону между холмами и водой. Наконец мы начали подниматься, воздух становился все более разреженным. Я посмотрела вниз и увидела безупречно белый туман, вторящий очертаниям реки, словно окутавший ее саван, и тусклую сельскую местность во власти теней; высокие холмы и густые леса, явившиеся в реальный мир прямиком из мечтаний и фантазий, какие-то округлые очертания на горизонте, а на отдаленной горе – сияние пламени в печи, которое поочередно то превращалось в огненный столб, то угасало до тусклой красной точки. Мы медленно катили вверх по дороге для экипажей, и в какой-то момент я ощутила прохладное дыхание и загадочность великого леса, который распростерся над нами; я словно блуждала в его потаенных глубинах, слышала журчание воды, вдыхала аромат зеленых листьев и ощущала дыхание летней ночи. В конце концов экипаж остановился; замерев на минуту у крыльца с колоннами, я с трудом разглядела очертания дома. Остаток вечера миновал будто греза о странных вещах, погруженных в атмосферу грандиозного молчания леса, долины и реки.

Утром я проснулась, выглянула из эркерного окна большой старомодной спальни и увидела раскинувшийся под серым небом край, который для меня по-прежнему был окутан тайной. Длинная, красивая долина, по дну которой извивалась река, рассеченная надвое средневековым каменным мостом с арками и каменными опорами; отчетливое присутствие возвышенности за пределами долины, а также лес, который я видела прошлой ночью лишь в виде очертаний, – все казалось зачарованным, и в открытое окно влетел приятный ветерок, подобных коему я еще ни разу не ощущала. Я окинула взглядом долину; за нею холмы сменяли друг друга, словно набегающие волны; где-то тонкая струйка голубоватого дыма поднималась в недвижном утреннем воздухе из серой каменной трубы древнего фермерского дома, где-то высилась суровая скала, увенчанная темными елями, а вдалеке я увидела белую полосу дороги, которая взбиралась по склону и исчезала неведомо где. На западной стороне мира величественной стеной вставала огромная гора, точно неприступная крепость, с отвесными склонами и куполообразной верхушкой, отчетливо вырисовывающейся на фоне неба.

Я видела, как профессор Грегг расхаживал по дорожке на террасе под окнами, и было заметно невооруженным глазом, что он наслаждался ощущением свободы и возможностью на некоторое время распрощаться с ненавистной работой. Когда я присоединилась к нему, профессор взмахом руки указал на просторную долину и реку, что вилась среди прелестных холмов.

– Да, – провозгласил он ликующим тоном, – эти края отличаются поразительной красотой; и мне, по крайней мере, кажется, что они полны тайн. Мисс Лалли, вы не забыли содержимое выдвижного ящика, которое я вам показал? Вижу, что не забыли; и вы догадались, что я приехал сюда не только ради детей и свежего воздуха?

– Такие мысли приходили мне на ум, – призналась я. – Но вы же помните, что мне неведом характер ваших исследований; а что касается связи между поисками и сей чудесной долиной, то я и гадать не стану.

Профессор странно улыбнулся мне.

– Только не подумайте, что я нагнал туману, потому что мне это нравится, – сказал он. – Я не объясняю, потому что пока и объяснять нечего – по крайней мере, у меня нет конкретных фактов, которые можно изложить черным по белому, сухо, уверенно и безукоризненно, как в энциклопедии. И потом, имеется еще одна причина: много лет назад случайный абзац в газете привлек мое внимание и в один миг превратил в гипотезу смутные мысли и зыбкие фантазии, плоды досужих размышлений. Я тотчас же понял, что ступаю по тонкому льду; моя теория была дерзкой и до крайности фантастичной, я бы даже намеком не упомянул ее в какой-нибудь статье. Но подумал, что в компании таких же ученых мужей, как я сам… мужей, которым ведомо стремление к открытиям и которые знают, что газовые рожки, в ночи придающие питейным заведениям облик сверкающих дворцов,[103] когда-то тоже были дерзкой гипотезой… Словом, я подумал, что перед такими людьми можно откровенничать по поводу своей мечты – будь то Атлантида или философский камень, что предпочитаете, – не страшась издевок. Как выяснилось, я жестоко ошибался; мои конфиденты непонимающе смотрели то на меня, то друг на друга, и во взглядах, которыми они обменивались, была доля жалости и доля высокомерного презрения. Один навестил меня на следующий день и осторожно предположил, что я страдаю от переутомления и мозгового истощения. «Иными словами, – сказал я, – вы видите во мне признаки безумия. А я вот их не вижу». Выпроводил его без особой теплоты и в тот же день поклялся не рассказывать о моей теории ни одной живой душе; кроме вас я никому не демонстрировал содержимое того ящика. Я ведь и впрямь мог погнаться за блуждающим огоньком; меня могла ввести в заблуждение череда совпадений; но вот я стою в мистической тиши и покое, средь лесов и диких холмов, переполненный небывалой уверенностью, что напал на след. Пойдемте, нам пора в дом.

Я ощущала во всем этом нечто одновременно удивительное и волнующее; я знала, что в своем привычном труде профессор Грегг продвигался шаг за шагом, проверяя каждый дюйм пути и никогда не высказывая утверждений без неопровержимых доказательств. И все же я догадалась, больше по его взгляду и пылкости речей, чем по смыслу произнесенных слов, что он ни на миг не перестает думать о чем-то почти невероятном; и я, будучи немалым скептиком, пусть и не лишенным воображения, почувствовала себя оскорбленной намеком на чудо и задалась вопросом, уж не лелеет ли мой наниматель мономанию, которая вытеснила всякий научный метод, применявшийся им до сих пор.

И все же, пока сия невыразимая тайна одолевала мои мысли, я всецело покорилась очарованию местности. Дом с выцветшими стенами расположился на склоне холма, а выше начинался огромный лес – длинная, темная линия, видневшаяся с другого края долины, протянувшаяся над рекой на много миль с севера на юг и сменяющаяся на севере еще более дикой местностью, бесплодной и суровой пустошью, а также каменистым общинным пастбищем, словом, территорией весьма странной и безлюдной, изведанной англичанами хуже, чем самое сердце Африки. Дом от леса отделяло всего лишь несколько полей на косогоре, и дети с удовольствием шли за мной по длинным заросшим тропинкам, между ровными плетеными стенами из буков с блестящей листвой,[104] до самой высокой точки в лесу, откуда с одной стороны открывался