Жуткие байки (ЛП) - Лаймон Ричард Карл Страница 54

Элси прижала пистолет к моей груди.

— Даже не шевелись, — прошептала она.

Сетчатая дверь распахнулась.

Элси крутанула табурет.

— Пригнись, Джо! — крикнул я.

Вошедший даже не попытался уклониться. Он просто застыл в дверном проеме с озадаченным видом, когда Элси спрыгнула с табурета, ссутулилась, расставив для удобства ноги, и выстрелила. Первые две пули вошли ему прямо в грудь. Следующая угодила в горло. Затем одна попала ему в плечо, закрутив и развернув его так, что последний выстрел пришелся в поясницу.

Всё это произошло за каких-то пару секунд, пока я собрался и бросился на Элси. Я был в воздухе, когда она проворно повернулась в мою сторону и с размаху врезала мне стволом по лицу. Я тряпичной куклой неуклюже рухнул вниз.

Пока я пытался встать, тётка перепрыгнула через тело и стремительно выбежала наружу. Я добежал до двери как раз вовремя, чтобы увидеть, как её машина дала задний ход, выехала на дорогу, взвизгнула шинами, рванула с места, оставляя на асфальте чёрные полосы сгоревшей резины, и исчезла.

Вздохнув, я вернулся внутрь.

Лестер всё еще сидел у стойки. Только его табурет был повернут, и он смотрел на тело со своим неизменно печальным выражением на лице. Я плюхнулся на диван в ближайшей кабинке, закурил сигарету и составил компанию Лестеру, пялясь на труп.

Мы просидели так довольно долго. Не знаю через сколько я услышал сирену шерифа. Затем завывание скорой помощи. Машины с визгом пронеслись мимо по шоссе и скрылись в направлении опоры моста.

— Наверное, Элси сделала то, что обещала, — сказал я.

Лестер не ответил, продолжая таращиться на мертвеца.

Затем в очередной раз распахнулась сетчатая дверь.

— Боже мой! — Ворвавшийся здоровяк посмотрел на меня, потом на Лестера и, опустившись на колени перед телом, перевернул его.

— Седж, — пробормотал он… — Хромой Седж. Вот бедолага. — Похлопав мертвого проводника по плечу, мужчина поднялся. Его глаза вопросительно посмотрели на меня.

Я покачал головой и пробормотал:

— Какая-то сумасшедшая тётка. Заявилась сюда с твёрдым намерением свести с тобой счёты, папа.

Шуба

В тот вечер Джанет пришла в театр в своей белой горностаевой шубе. Давали «Кошек»[40].

Она пошла одна.

Этот вечер должен был стать для нее сигналом к новому началу. Она не баловала себя посещением спектаклей с тех пор, как умер Гарольд. Он обожал театр. За восемь лет их брака они много раз смотрели «Кошек» вместе. Теперь, когда он был мёртв уже больше двух лет, Джанет решила, что ей нужно перестать скорбеть, прекратить жалеть себя и продолжать жить дальше.

Посещение «Кошек» было со стороны Джанет последней данью уважения Гарольду.

Горностаевую шубу она надела также в знак уважения к нему.

Это была великолепная шубка с мехом белым, как свежевыпавший снег, и мягким, как пух. Подарок Гарольда. Она взвизгнула от восторга в то утро, когда нашла её под рождественской ёлкой. Поскольку у них не было детей и они отмечали праздник в одиночестве, Джанет сразу же сбросила халат и ночную рубашку. Она приласкала своё обнаженное тело роскошным мехом шубы, затем просунула руки в рукава и закружилась, демонстрируя себя Гарольду. И с благодарностью скользнула ему в руки. Поцеловала его. Крепко обняла. Раздела. Толкнула на пол. Там, стоя над ним на коленях в одной только своей новой замечательной шубке, она гладила его, целовала повсюду, лизала и покусывала и, наконец, приняла его в себя.

Позже он сказал:

— Боже мой. Жаль, что я не купил тебе эту шубу много лет назад.

— Ты не мог себе этого позволить.

— Ну и что? Долг, где твое жало?[41]

В течение следующих несколько месяцев Джанет надевала шубку каждый раз, когда Гарольд брал ее с собой на ужин или в театр. Несколько раз, когда на их вечерних мероприятиях не нужно было снимать верхнюю одежду, она надевала под шубку только подвязку и чулки, что буквально сводило Гарольда с ума.

Шубка всегда заставляла Джанет чувствовать себя особенной. Она предполагала, что отчасти это было из-за того, что Гарольд потратил на её покупку небольшое состояние. Отчасти потому, что она выглядела такой чистой и красивой, была такой мягкой и гладкой на ощупь. Но главным образом потому, что она изменила их брак. Шуба не только провоцировала их на грубую животную похоть, но и вызывала приливы нежности, смеха, вдохновляла придумывать всё новые и новые сюрпризы и авантюры.

В первую ночь, когда она осталась в доме одна после несчастного случая с Гарольдом, Джанет взяла шубу с собой в постель. Она рыдала, зарывшись лицом в шелковистую шерсть и заснула, сжимая её в объятиях.

Однако вскоре шуба перестала приносить ей утешение, стала лишь напоминанием о её потере. Она не могла смотреть на неё, не говоря уже о том, чтобы прикасаться к ней, носить ее.

И поэтому Джанет убрала ее в шкаф.

Оставила её там и не доставала.

Не доставала уже более двух лет.

До того дня, когда она, расчёсывая свои густые каштановые волосы перед зеркалом на туалетном столике, не заметила серебряную нить.

Её первый седой волос.

Но мне всего тридцать шесть! Тридцать шесть — это еще не старость!

Хотя, видимо, тот самый возраст, чтобы начать седеть.

Именно тогда Джанет решила, что нужно продолжать жить дальше. Она позвонила в театр Баркли и забронировала место на мюзикл «Кошки» в субботу вечером. Затем она достала из шкафа свою горностаевую шубу.

В «Bullock’s»[42] она купила по этому случаю элегантное чёрное вечернее платье.

В день представления Джанет отправилась в салон красоты. Она подумывала о том, чтобы покрасить волосы. Но ей нравился её естественный цвет. Кроме того, идея закрасить седину показалась ей трусливой. Лучше было принять это, смириться с осознанием того, что её жизнь продолжается, идет своим чередом, и использовать каждый следующий день с максимальной пользой.

Она подстриглась очень коротко. Отчего стала выглядеть дерзко и чуточку моложе.

В тот вечер, перед выходом, она некоторое время стояла перед большим — в полный рост — зеркалом в прихожей и разглядывала себя.

Элегантное платье с глубоким вырезом было совершенно новым. Горностаевая шуба тоже выглядела новой. И Джанет чувствовала себя совершенно по — новому.

«Если бы только Гарольд мог видеть меня сейчас», — подумала она.

Её глаза наполнились слезами.

Перед выходом из дома ей пришлось заново накрасить ресницы.

Поездка в Голливуд заняла полчаса. Вместо того чтобы искать свободные места на парковке, она оставила свой «Мерседес» на ярко освещенной платной стоянке в четырёх кварталах от театра.

Дул холодный осенний ветер. Джанет чувствовала себя комфортно в своей шубе.

Она забрала свой билет в кассе. В тепле фойе «Баркли» сняла шубку и перекинула её через руку. Сев на свое место, она сложила её, положила на колени и гладила во время спектакля. Будто кошку, лежавшую у нее на коленях. Но ни у одной кошки никогда не было такого великолепного, приятного меха.

Джанет никуда не пошла во время антракта. Вместо этого она встала перед своим креслом и огляделась по сторонам. Конечно, она не увидела знакомых лиц. Но заметила нескольких женщин в мехах. В основном в палантинах, а не в шубах. Большинство женщин, носивших меха, были значительно старше Джанет. Некоторые — очень старыми.

Неужели она была единственной женщиной в театре моложе шестидесяти лет, пришедшей на спектакль в меховой одежде?

Выглядело именно так.

Всегда ли так было?

Джанет так не думала.

Могло ли все так сильно измениться за столь короткое время? Менее чем за три года?

«Может быть, все из-за этих фанатиков-зоозащитников, — подумала она. — Неужели они смогли отвратить целое поколение от ношения мехов? Похоже на то. Что-то вдруг изменилось».

Если только дело не в спаде экономики, и большинство людей попросту не могут позволить себе такую роскошь…