Клайв Баркер - Восставший из ада Страница 32

Однако целенаправленно на эту заповедную территорию ступали всего несколько человек, которые отыскали дорогу по весьма туманным описаниям, имевшимся в исторических документах Старого Голливуда. Эти люди входили в каньон Холодных Сердец весьма осторожно, можно сказать, с налетом благоговейной почтительности. Но каким бы образом непрошеные визитеры ни попадали в ущелье, покидали они его всегда одинаково — поспешно унося ноги и тревожно озираясь. В сильном замешательстве оказывались даже самые яростные безумцы, дерзко заявлявшие, что им чужды слабости плоти. Повинуясь шестому чувству, которое, на удивление, было куда проницательнее их самих, они улепетывали от пугающих теней каньона так, что сверкали пятки. Но даже вернувшись под спасительную сень вечернего бульвара Сансет и наконец обсушив взмокшие от страха ладони, они так и не могли понять, почему в столь безобидном месте им пришлось натерпеться такого ужаса.

Часть первая Цена охоты

Глава 1

— Вероятно, ваша супруга, мистер Зеффер, не желает гулять вблизи крепости? — сказал на второй день отец Сандру, когда мужчина средних лет с красивым, но печальным лицом явился к нему один.

— Она мне не жена, — заметил Зеффер.

— А-а… — понимающе кивнул монах. Сквозившее в его тоне сочувствие выказывало далеко не безразличное отношение к очарованию Кати. — О чем вы, должно быть, весьма сожалеете, да?

— Да, — признался тот, явно испытывая некоторую неловкость.

— Она очень красива.

Произнося эти слова, монах не сводил глаз с собеседника, однако тот, очевидно решив, что и так сказал более чем достаточно, не имел ни малейшего намерения исповедоваться святому отцу дальше.

— Я всего лишь ее импресарио, — пояснил Зеффер. — Это все, что нас связывает.

Между тем отец Сандру, по всей очевидности, не желал уходить от темы.

— После вашего вчерашнего визита, — проговорил он, изрядно сдабривая свой английский румынским акцентом, — один из братьев заметил, что такой красивой женщины он отроду не встречал… — Не закончив фразы, отец Сандру ненадолго замолчал, после чего добавил: — Во плоти, разумеется.

— Между прочим, ее зовут Катя, — заметил Зеффер.

— Да-да, я знаю. — Теребя спутанные пряди седой бороды, монах продолжал изучать взглядом Зеффера.

Эти двое собеседников являли собой яркий контраст. Весьма упитанный краснолицый Сандру в пыльной коричневой рясе — и сухопарый элегантный Зеффер в светлом льняном костюме.

— Это правда, что она кинозвезда?

— Вы видели ее в кино?

Сандру расплылся в широкой улыбке, обнажив на удивление кривые зубы.

— Нет-нет, — ответил он, — ничего такого я обычно не смотрю. По крайней мере, нечасто. Но в Равбаке есть маленький кинотеатр, и юные братья постоянно его посещают. От Чаплина они все, конечно, без ума. И еще… от этой соблазнительницы… если я правильно подобрал слово…

— Да, — подтвердил Зеффер, которого разговор с монахом начал забавлять, — «соблазнительница» — вполне подходящее слово.

— По имени Теда Бара.

— О да. Мы с ней знакомы.

В тот год, в 1920-й, Теду Бару знали все. Она была одной из известнейших звезд мирового экрана, к которым, разумеется, относилась и сама Катя. Обе актрисы пребывали в зените своей славы, окрашенной всеми изысками декадентской эпохи.

— В следующий раз нужно будет пойти в кино с кем-нибудь из братьев. Хочу взглянуть на нее собственными глазами, — произнес отец Сандру.

— Скажите, а вам известен тот тип женщин, который Теда Бара воплощает на экране? — поинтересовался Зеффер.

— Не вчера же я родился на свет, мистер Зеффер. — В недоумении Сандру поднял густую бровь. — Этим женщинам, так сказать соблазнительницам, в Библии отведено весьма определенное место. Это блудницы, вавилонские блудницы. Они притягивают к себе мужчин только затем, чтобы их уничтожить.

Зеффер невольно рассмеялся столь откровенной характеристике.

— Думаю, вы вполне правы, — сказал он.

— А кто она на самом деле? В реальной жизни?

— Ее настоящее имя Теодесия Гудмен. Родом из Огайо.

— И она тоже разрушительница мужских сердец?

— В реальной жизни? Нет, не думаю. Время от времени она, конечно, наносит удар по мужскому самолюбию, но не более того.

Казалось, отец Сандру был немного разочарован.

— Я передам братьям все, что вы мне рассказали. Им будет очень интересно это услышать. Итак… не пройдете ли со мной внутрь?

Виллем Матиас Зеффер был человеком культурным. За свои сорок три года он успел пожить в Париже, в Риме, в Лондоне и даже некоторое время в Каире. Но какие бы перспективы ни сулило ему искусство или, вернее сказать, амбиции относительно собственного слова в искусстве, он дал себе зарок, что уедет из Лос-Анджелеса, как только публике прискучит рукоплескать Кате или же самой звезде надоест отклонять его предложение руки и сердца. Едва это случится, они поженятся и отправятся в Европу, где подыщут себе дом с настоящей историей — в отличие от того жалкого подобия испанского замка, который Катя позволила себе построить в одном из каньонов Голливуда.

А пока это время не пришло, он довольствовался тем, что улещивал свой эстетический вкус всевозможными предметами искусства — мебелью, гобеленами, скульптурами, — которые приобретал, сопровождая Катю во всех заграничных поездках.

Пожалуй, их вполне бы устроил шато на Луаре или георгианский особняк в Лондоне — словом, нечто такое, что не нагоняло бы ужаса и не коробило бы вкуса скромного импресарио из Голливуда.

— Вам нравится Румыния? — осведомился отец Сандру, открывая большую дубовую дверь, что находилась внизу лестницы.

— Да, конечно, — ответил Зеффер.

— Только, пожалуйста, ради меня не ввергайте себя в грех, — мельком глянул на него Сандру.

— В грех?

— Ложь — это грех, мистер Зеффер. Пусть маленький, но все-таки грех.

«О господи, до чего ж я докатился, соблюдая обыкновенные приличия», — подумал Зеффер. В Лос-Анджелесе подобная маленькая ложь воспринималась как само собой разумеющееся — можно сказать, он грешил направо и налево, ежеденно и ежечасно. Жизнь, которую они с Катей вели, строилась на тысяче маленьких и глупых уловок и по сути являлась бесконечной ложью.

Но сейчас-то он был не в Голливуде. Почему же тогда он солгал?

— Вы правы. Я не слишком люблю эту страну. Сюда я приехал потому лишь, что так захотела Катя. Ее мать и отец, вернее отчим, живут в деревне.

— Да, мне это известно. Благочестием ее мать отнюдь не отличалась.