Артур Филлипс - Ангелика Страница 28

— Да, без сомнения, однако все много хуже, чем то, что вы описали. — И Констанс слегка затрепетала от осознания: мир духов избрал ее для куда большего злодейства, нежели обычные для них вторжения в домохозяйство. — Я ощущаю, что в опасности пребывает мое дитя.

— Вы ей мать. Если вы это ощущаете, значит, так оно и есть.

— Нечто… объясниться мне затруднительно. Если бы я не была слаба, она оставалась бы неуязвимой. Это я позволила причинить ей вред, однако же поверьте: я не понимала, чем это чревато. Я думаю, вы полагаете меня глупой.

Миссис Монтегю отложила пометки, дабы пожать дрожащие руки клиентки.

— Никакой опасности, миссис Бартон. Полагаю, вы — самый неглупый человек из всех, с коими я познакомилась за сравнительно долгое время.

— Я нахожу, что мне весьма потребно подобное добросердечие. Мое дитя страдает… Не могу заставить себя это выговорить.

— Миссис Бартон, оказывая помощь дамам вроде вас, я в свои годы наслушалась всех и всяческих ужасов.

Потрясти меня невозможно. Я не выношу суждений.

Кроме того — и это я желаю донести до вас всенепременно, — я не мужчина. Я не мыслю так, как они, и не хочу этого. Вы можете тревожиться, описывая нечто такое, что — при «ясном свете дня», как они его благовидно называют, — я сочту, полагаете вы, невозможным. Доверь тесь: не рассказывайте мне о том, что знаете или можете доказать. Расскажите о том, что вы чувствуете. А потом мы, две беспомощные женщины, поглядим на то, что сможем углядеть!

Ошеломительно, как скоро эта дама ее поняла. Констанс ощутила, как к ней возвращаются слова, долгое время пребывавшие в заточении, стесненные, точно по описанию миссис Монтегю, железными, непостижными кандалами мужеских обычаев и законов. Она вечно старалась потакать мужескому рассудку и оттого подгонялась под ложную мерку. И все же миссис Монтегю казалась на первый взгляд слишком мужественной для собственной философии. Констанс скорее предпочла бы общаться с матерью, сотворенной целиком из облачной субстанции, чем с тяжкой, надушенной плотью и грубыми руками.

Миссис Монтегю прикладывала уши ко стенам, закрывала глаза, втягивая в себя воздух.

— Странно. Я почти обоняю неестественное? — Ее глаза открылись. — А теперь с самого начала, дорогуша.

Однако начало резво уносилось от Констанс вдаль.

Первое сновидческое воздействие на руку ребенка? Либо мрачные предостережения докторов? Ангеликино рожденье, первое мертвое дитя, день, когда Джозеф явился к Пендлтону и выбрал ее? То был узел из узлов.

Старательные описания жизни в этом доме вытеснялись, по мере того как она говорила, жизнями, что были здесь проживаемы. Она описывала невообразимо мудреный гобелен, и когда ей случалось преуспеть в указании на какой-нибудь его уголок с ускользающим значением — намерение Джозефа послать девочку учиться, — весь узор тут же расплетался и переиначивался, оставляя в неприкосновенности один лишь этот уголок, каковой теперь посредством собственно выбора и уделения этому уголку особого внимания преобразовывался в незначительный. Речь была слишком медлительна для того, чтобы ухватить вспышки слов Джозефа и печали Констанс, и его поступки, и ночные таинства, и его лицо в определенном свете, сопоставленное с личиком спящей девочки либо девочкой на его коленях, гладящей новообритую отцовскую щеку, и сравнение манер мужа в гнусной лаборатории с таковыми в лавке Пендлтона годами ранее, когда Джозеф, верша свою «науку» утром, вечерами ухаживал за Констанс.

— Я словно скольжу сей момент над океаном мрака, как если бы мироздание было подпираемо плавящейся скалой. Я вижу, что нечто проблескивает и затем улетучивается. Я ощущаю себя весьма глупо.

— Все оттого, что вы пытаетесь найти объяснение, коего стал бы требовать мужчина. Я не мировой судья.

Таков их путь. Долота, микроскопы, гроссбухи, все эти лупы, коими они пользуются, чтобы уверенней себя чувствовать, как будто они способны поверить или отследить бездну движения, кою вы описали с таким красноречием. В мелочах истины нет, миссис Бартон. Она есть в целом, а его может воспринять лишь один орган: сердце, очаг интуиции. Когда мужчина говорит вам, будто знает, отчего нечто происходит, включая источник и последствие. — этот мужчина лжет, в частности — вам, а возможно, и своему незрелому, дрожащему «я». Что до мужчины, твердящего, будто ощущение женщины по какому-либо поводу менее веско, нежели пресвятые «обстоятельства дела»… что ж, я спрошу вас: если бы женщины стали министрами и вице-королями, неужто разражались бы войны? Можете ли вы, миссис Бартон, вообразить себе лондонские тюрьмы, кишащие убивица ми? Вообразить, что негодяй, о коем с любовью повествовали утренние газеты, негодяй, чья четвертая жертва, вновь девушка, была разорвана и убита на крыше, окажется женщиной?

— Может ли статься, что я вижу явления, коих Джозеф видеть не может, и они в самом деле существуют? Либо я помешалась, ибо их не видит никто более?

— Или же он лицемерит, утверждая, что ничего не видит? Ваша дочь говорит о них? В этом случае вероятные комбинации восприятий умножаются стремительно.

Кто видит существующее, кто отрицает то, что видит, кто изображает неведение или осведомленность, кто избирает путь непонимания, кто из честнейших и благодушнейших побуждений желает, чтобы все округ значило бы нечто совсем иное? Единственный ответ — всецело верить в ваше собственное восприятие.

Они посидели рука об руку в тишине.

— Итак, вы опасаетесь, — подсказала миссис Монтегю, — что ваш ребенок терзается болями, что причиняемы нечеловеческими силами.

— Премного сверх того. Мой муж не в себе. Мне чудится, он едва ли не подменен другим мужчиной. Либо нечто внутри него сломалось. Когда — я не разумею.

Боюсь, что сей разлом имелся в нем с самого начала, даже когда он делал мне первые любовные признанья. Либо жизнь совсем недавно сокрушила его сдержанность.

Видите ли, я не имела достаточно силы, чтобы стать ему достойной супругой, как он того заслуживал.

— Умоляю, дорогуша, оставьте взаимные упреки мужчинам. Если вы в чем-то и виноваты, ваше свидетельство не будет затребовано. Судей-вешателей в этой стране — преизбыток.

— Желания мистера Бартона, — еще раз попыталась Констанс, — его вожделения слишком сильны, чтобы их можно было сдерживать в себе. Они овеществляются вне его тела. — Констанс повела наставницу от одного необъяснимо испорченного предмета обстановки к другому. — Трещины отметили все, и ножки кушетки, и н и блюда, наибольшая же скрыта в платяном шкафу моей девочки, и в этой трещине укрывается бесовское создание. Я ощущаю, как нечто в супруге дает трещину, а после нахожу по всему дому вещи, треснувшие словно из сострадания.