Марго Ланаган - Черный сок Страница 19

Дот еще ни разу в жизни не был так голоден. На площади он зашел в пивную, где наполнил желудок сырой водой и немного посидел, собираясь с мыслями. Затем он продолжил прогулку и к полудню достиг окраины города. Там ему встретилось манговое дерево, призывно покачивающее ветвями. На земле лежали спелые лопнувшие плоды. Три крупных манго привели его душу в порядок. Умывшись у колонки, он отправился дальше.

Впереди показался гигантский загон для коз. Такого количества животных Дот никогда не видел. Разглядывая их сквозь прутья ограды, он приметил пять или шесть больных, со свалявшейся шерстью и сыпью у рта. Перед дверями небольшого домика стоял молодой человек. Дот подошел к нему и спросил:

— Кто хозяин этих коз? И почему они так неухожены?

— Это козы баронессы, — тускло ответил парнишка. — А почему ты решил, что они неухожены?

— У них нешуточная парша. Надо кормить чистолистом, если хотите, чтобы стадо дожило до зимы.

Этот парнишка впоследствии стал хорошим другом; его звали Курик, и он любил повторять: «Боже, до чего прямолинейным грубияном ты тогда был!» Впрочем, грубиян или не грубиян, Дот знал о козах больше, чем все пастухи баронессы, вместе взятые, и Курик живо устроил его на работу. В обмен за науку о козах Доту предстояло узнать много нового о мире.

«А уж как спрашивать начал, — смеялся Курик, — никому прохода не стало! Все ему расскажи: и про купца, и про уборщика, и про солдата, и про ткача, и про детей-побирушек, играющих с огнем. И все ему надо попробовать, у каждого трактора за рулем посидеть, на каждую ярмарку съездить. Будто в одном человеке сидит шестьдесят!»

«Оставь его в покое, отец! — говорил Самед. — Он просто оголодал. Парня всю жизнь держали в чистоте и святости. Немудрено, что он стал тащить в рот всякую гадость!» — и пальцем, на котором красовался крупный перстень, Самед подсаживал Дота под ребро.

Дом для Многих явился Доту во время поездки в другой, еще более открытый мир. Они с Куриком и Самедом брели через жуткий запах водорослей и копченой рыбы, пропитавший Порт-о-Лорд, и вдруг в одной из витрин, на обитой черным бархатом подставке, предстал перед ними он. Если Дом для Троих был сделан из потертого темного дерева, то Дом для Многих тускло поблескивал кроваво-красным стеклом, окантованным серебряными полосками. Если у Дома для Троих торчало два желтых зуба, то у Дома для Многих был полный набор: и ослепительно-белые, и скользко-черные, да еще на другой стороне батарея круглых кнопок. Там, где комнаты Дома для Троих соединялись хрупкой бумажной гармошкой, из которой сыпалась пыль, у Дома для Многих красовались мягкая красноватая кожа.

Дот подступил к витрине, не чувствуя ног. Дом для Многих с чувством собственного достоинства сиял за стеклом. Окажись здесь Бард, он позеленел бы от ненависти. Его красивые руки побрезговали бы прикоснуться к этой новизне. Велика ли честь играть гладкую музыку, пользуясь таким изобилием клавиш! Доту казалось, что каждый вдох исчезает в его груди без выдоха, питая зарождающийся смех.

Прошло некоторое время, и Курик с Самедом, спохватившись, вернулись и оттащили Дота от витрины. Однако вечером, когда все уснули, он вновь пришел к магазину, чтобы проверить, не утратил ли Дом для Многих очарования. Отнюдь — в отсутствие посторонних волшебство сделалось ярче; Дот долго стоял, положив руку на стекло и тихо присвистывая от восторга, а перед ним царил объект, соединивший простоту его прошлой жизни с блеском и роскошью нынешней.

— Играешь на аккордеоне? — спросил, закурив, вышедший из магазина человек.

Человек был опрятен и подтянут, почти как Бард, только одет на западный манер: в темный костюм и белую рубашку. Единственным украшением был хитро повязанный галстук с необычной заколкой: в темноте рубиновой, а на свету превращавшейся в изумруд.

Дот помотал головой и продолжал стоять, не отрывая взгляд от Дома.

Человек докурил и скомандовал:

— А ну, заходи!

Вот так и случилось, что Дот оказался сидящим у окна в магазине, и на коленях у него лежал чудесный Дом, откуда он легко, словно мед из сот, извлекал Многих, коим не было числа, как волнам на поверхности залива. А потом спустилась ночь, и человек отпустил его. Улицы Порт-о-Лорда были пустынны. В ушах Дота всю дорогу ликовала новая музыка, а в глазах стояли миражи запыленного и перепачканного речной грязью поселка, где жили Уинсам, Ардент, Бонне и другие.

За время пребывания в Порт-о-Лорде Дот не потратил ни гроша, несмотря на соблазны ярмарки и старания Самеда и Курика, что как одержимые тыкали пальцами в пестрые одежды и убеждали не уходить без обновки. Вернувшись, он на протяжении нескольких месяцев откладывал почти все свое жалование, пока наконец не набралась нужная сумма, которую он тут же отвез в Порт-о-Лит и вручил владельцу аккордеона.

— Неласковый край, — отметил Самед. В зеркальных стеклах его солнцезащитных очков отражался бегущий за окном горизонт с редкими штрихами хребтовых деревьев.

— Пожалуй, — согласился Дот. — Раньше я этого не замечал.

— Здесь же ничего нет! Настоящая пустыня. От одного вида в горле пересыхает. И скука, смертная скука!

— Скука? — рассмеялся Дот. — Откуда тебе знать, что это такое! Для тебя скука — когда на обед два раза подряд одно и то же. Или когда рядом нет симпатичных женщин.

Самед самодовольно хмыкнул. Он вырядился как павлин, готовясь к встрече с Бардом и его людьми. Самеда невозможно было убедить, что во вселенной существует иное место, кроме больницы, где люди одеваются в белое. Владельцы магазинов тоже смотрели с недоверием, когда Дот пытался раздобыть белую ткань, чтобы соорудить себе и товарищу подходящий гардероб. Пришлось довольствоваться светлыми западными брюками и белой рубашкой с белыми же нашивками. Рукам с непривычки было неловко без колец и браслетов.

— Приехали, — сообщил водитель.

— Уже? Да, в самом деле… — Дот озабоченно нахмурился. — Давай-ка помедленней, а то летим как на пожар.

Машина ползла между домами, и Дот потихоньку замечал печальные перемены. Загон для скота был пуст, ограда повалилась; кое-где во дворах стояли убогие козы, привязанные к колышкам. Дом Барда, приглашение в который считалось высокой честью, превратился в ущербный цилиндр: соломенная крыша исчезла, на месте выпавших глиняных кирпичей зияли дыры. В доме явно никто не жил. От чайного шатра остался скелет: палки, веревки да хлопающие на ветру лоскуты. Все вокруг было однотонным, цвета кофе с молоком: люди, животные, растения, предметы. Дот успел уже забыть этот цвет.

— Ох, пейзажик, — вздыхал Самед. — Детям здесь не место.