Тёмная Сущность. Том 1 - Ден Нижегородцев Страница 39

— Понятно, — протянул я, искоса взглянув на невозмутимого мастера ложи.

Внезапно я вспомнил тот мимолетный, голодный взгляд, который Арсений Владимирович бросил на окровавленную шею моей невесты. Если бы я действительно испытывал к Эллисандре искренние чувства, то наверняка бы не на шутку встревожился за её участь.

Разумеется, мне бы следовало доходчиво разъяснить почтенному мастеру ложи, что никто не смеет касаться игрушек великого архонта без его высочайшего дозволения. Однако после обильного ужина меня начало неумолимо клонить в сон. Это ощущение оказалось настолько необычайным и чуждым, что на мгновение я замер, откровенно растерявшись. Ведь последний раз я спал в прежней жизни, ещё до того как моя душа переселилась в Астральный План. Приняв решение довериться порядочности нового знакомца, я с трудом поднял бренное тело купца первой гильдии из-за стола.

Глава 7

— Батько, супостаты на подходе! — шепчет, припадая к траве, молодой казак с рябым от оспы лицом. Лихие усы дрожат от нетерпения. — Коней с полсотни, да пеших сзаду…

— Добро, Петро, — киваю я, раздвигая ветви кустарника. Пыль на горизонте клубится, будто дым от пожарища. — Братцы! Кремень на полку, фитили кусать! — оборачиваюсь к затаившимся средь дубравы казакам. — Сотника брать живьём!

Из-за валежника высовывается седая борода с шрамом на всю левую щёку:

— Атаман, аль не чуешь? Ветер с юга смердит конским потом. Ей-богу, тумен следом подтянет… — Федько-Кривой тычет шомполом в пищаль. — Жадничаем, как вшивые степняки у корчмы!

— Не жадность, старик, — возражаю, крепко сжимая в руках огнестрел. — Ой не жадность. Отсекаем арьергард — и в плавни! К ночи будем на Святых Горах, коли Христос даст.

— Так ты и в прошлый месяц сказывал, — фыркает Федько, забивая в ствол пыж из промасленной шерсти. — А ноне от Дону до Перекопа кровью умылись. Дошарпаемся, что и ворона костей не найдёт…

— Не ной! Дойдём и до Крыма, коли понадобится! Спросим у хана, чьи это стрелы в его ставке торчат!

Где-то высоко в небе кричит орёл. Федько крестится, целясь через приклад:

— Эх, батько… Беду накликаешь.

— Тихо! — вжимаюсь в высокую траву. Гул копыт уже сотрясает каменистую почву. — Господи, благослови. Первым залпом — по коням!

Дым от фитилей струится меж ветвей, словно змеиные языки. Нехристи, ничего не подозревая, врываются в засаду — их кони храпят, а кольчуги сверкают на солнце, будто расплавленное серебро.

— Пли! — рявкаю, и воздух разрывается от грохота пищалей.

Свинец прошивает воздух, кони с диким ржанием валятся на землю, разбрасывая седоков. В воздухе пахнет порохом и кровью, а над просекой уже кружат вороны, чуя скорую добычу.

Отбрасываю разряженную пищаль и выхватываю из ножен саблю — сталь поёт, алча крови. Выскакиваю из укрытия, бросаюсь в сечу. Как всегда в такие моменты, вижу перед глазами погибающую Веселину. И тогда не ведаю я ни устали, ни страха, ни жалости.

Вокруг мелькают клинки, сверкают кольчуги, крики раненых, ржание лошадей и звон стали сливаются в единый вой.

— За землю! За веру!— ору, рубя направо и налево.

Сабля рассекает воздух, оставляя кровавые росчерки. Вижу, как конница казаков выскакивает из леса с обеих сторон, зажимая басурман в клещи. Среди хаоса яростной битвы замечаю богато одетого сотника — его кольчуга украшена серебряными бляхами, а на остроконечном шлеме горит красный камень.

Бросаюсь к нему, уклоняюсь от сабельного удара, парирую второй. Он силён, но я быстрее — подсекаю его коня, и сотник валится на землю, будто дуб под топором дровосека.

— Сдавайся, собака! — кричу, приставляя клинок к его горлу.

Сотник плюётся кровью, глядит на меня с ненавистью, но отбрасывает свою саблю в сторону. Я прикладываю все силы, подавляя желание от души рубануть по его шее. Сдерживаюсь, только до крови закусив губу. Ещё рано, сначала он ответит на мои вопросы.

* * *

— Значит, после рабства на галерах я подался в казаки, — пробормотал я, не размыкая век, всё ещё окутанный дымкой нового видения или сна. Я не помнил, как должны выглядеть сны. — И даже стал их атаманом. Судя по ощущениям, с момента нападения рыцарей на османскую галеру прошло лет пятнадцать-двадцать. И всё это время мною двигала лишь лютая жажда мести. Удивительно, но даже за столько лет я не смог