Тёмная Сущность. Том 1 - Ден Нижегородцев Страница 11

Я отрицательно покачал головой, чувствуя, как тяжесть решения непосильно давит на плечи. В то же время налетевший северный ветер поднял с дороги пыль, смешанную с пеплом сожжённых деревень.

— Вот упрямец! Или хотя бы заяви, что она тебя околдовала! Таким образом кары ты не избежишь, но хотя бы, может, останешься жив? Ну чего ты опять молчишь, Нокс?

— Нет, Вилл, — выдержав паузу, мрачно ответил я. — Отпустить Викторию было моим осознанным решением, и я должен понести за него ответственность, — и тут я на всякий случай тоже заговорил как можно громче: — Теперь остаётся лишь уповать на милость нашей горячо обожаемой, справедливой и непостижимо праведной богине Деворе Асура Анимас!

— Но почему ты это сделал? Только не говори, что она показалась тебе такой милой очаровашкой, что дрогнула рука? Всё равно ж улетела и вряд ли когда-нибудь вернётся, чтобы отблагодарить тебя страстным лобызанием в сахарные уста.

— Я не знаю, Вилл, ясно? Мне почудилось, будто я её уже когда-то встречал. И я отчего-то не желал, чтобы она погибла.

— Почудилось? — недоверчиво переспросил агонист. — Я верно тебя расслышал? То есть ты рискнул милостью богини, своим высоким положением, а заодно жизнью только из-за того, что тебе что-то там «почудилось»?! Нокс, уж не захворал ли ты, часом? Демоны вообще могут болеть? Нигде не саднит, не тошнит, голова не кружится, крылья не чешутся, рога не ломит, хвост не отваливается? А может, тебе во время небесной схватки прилетел по маковке кусок шального железа, и ты на время повредился умом? Настоятельно рекомендую придерживаться хотя бы этой версии.

— Думаешь, богиня не заметит, если я ей солгу?

— Тут ты прав. Ещё как заметит и покарает куда суровее. Что же ты будешь делать?

— Приду и во всём повинюсь, уповая на её милость.

— Ага, звучит как надёжный план, — хмыкнул Эквион, покачивая головой. — Знаешь, дружище, если гнев богини обратится и на меня, как на твоего ближайшего соратника и самого надёжного советника, всего одним бочонком виртузского вина ты уже не отделаешься!

— С каких это пор ты стал моим советником? — усмехнулся я.

— Действительно, ведь ты меня никогда не слушаешь, а очень зря. В моих жилах течёт кровь и мудрость древних поколений великого дома Ларион-Анимас!

— Несомненно. Именно поэтому тебя считают сумасбродом и отщепенцем в собственной семье, а родной отец избегает встретиться с тобой взглядом.

— А вот это было низко, Нокс, — с обидой пробурчал Эквион. — Даже для тебя.

* * *

Грохот врывается в мой сон, словно удар молота о наковальню. Я различаю топот десятков копыт, ржание лошадей, лязг оружия и дикие крики, от которых стынет кровь в жилах. Что-то с оглушительным треском ударяется о плотно затворенные ставни, и одновременно с этим острый запах горящей соломы касается моих ноздрей.

— Тьмота басурманская! — доносится с улицы приглушенный крик. — Спасайтеся, православные!

Этот возглас вырывает меня из объятий сна. Я едва не слетаю кубарем с остывающей печи, приземляюсь на земляной пол и бросаюсь к углу избы, где под лавкой хранится мой верный топор — самый ценный инструмент в хозяйстве, единственный защитник в минуту беды. Но путь мне преграждает старушка, упавшая на колени перед потемневшим от времени образком и бормочущая дрожащим голосом:

— Владыко Вседержителю, и святии угодницы Твоя, услыши молитву мою. Защити, Господи Боже, нас от ворогов зримых и незримых, сохрани от всякого зла…

— Отойди, мать! — рычу я, грубо отталкивая старушку и протягивая руку к топору.

Мои ладони взмокают от страха, в жилах стынет кровь. Но ужас отступает перед яростью, и я выбегаю из избы навстречу неминуемой опасности.

Первые лучи солнца, прорезающиеся сквозь кромку леса, окрашивают деревню в зловещие багряные тона, отражаясь от поверхности реки кровавыми бликами. Вокруг бушует настоящий ад: избы пылают, словно факелы, огонь жадно пожирает соломенные кровли, клубы черного дыма заволакивают небо. По улице в панике мечутся односельчане — кто прямо в исподнем, кто в окровавленных рубахах. Несколько соседских мужиков, пытавшихся отбиться от чужаков вилами и косами, лежат на земле. Их утыканные стрелами бездыханные тела безжалостно втаптывают в грязь копыта лошадей страшных вторженцев.

Наше тихое мирное селение заполняют десятки всадников на низкорослых мускулистых конях. Облачённые в тканевые доспехи, укреплённые металлическими пластинами, с островерхими шлемами, надвинутыми на самые брови, они кружат меж полыхающих строений и пытающихся спастись людей, выкрикивая что-то на своём жутком басурманском наречии — гортанные звуки, больше похожие на рычание зверей, чем на человеческую речь, перемежаются грубым смехом. Одни, вооружённые короткими луками, пускают зажигательные стрелы в крыши домов, другие, угрожая копьями и саблями, сгоняют жителей в центр деревни, где набрасывают на их шеи арканы и связывают за спиной руки.

Я замираю на несколько мгновений, не в силах поверить в постигшую нас божью кару. Застывшие в воздухе крики и звон оружия кажутся далеким эхом кошмарного сна, который вот-вот рассеется, оставив после себя привычную тишину деревенского утра. Но реальность жестока: запах гари щекочет ноздри, красные блики пожара отражаются в реке, словно кровь, растекающаяся по водной глади.

Спрятавшись в тени покосившегося крыльца, я жадно всматриваюсь в происходящее, ища среди хаоса и разрушений её.