Алексей Мороз - От легенды до легенды (сборник) Страница 50

— Полностью, — улыбнулся Перси. — В наш век прогресса миром правят пар, сталь и разум. Древние легенды красивы и притягательны, но верить в подобное простительно лишь детям. Великаны, ведьмы, кленовые венки…

Он умолк, вспомнив узловатые корни. Они казались невозможными, но были. Нет, должно существовать разумное объяснение. Обязательно.

— Только не говорите об этом местным, — подмигнул Дилан. — Они крайне щепетильны в вопросе Морбрада.

Тропа поднималась по склону. Деревья поредели, а затем и вовсе остались позади. Копыта лошадей скользили по камням. Наконец всадники преодолели подъем и оказались на вершине скалы. Мир вокруг был пронизан солнцем и ветром.

Наездница в красном стояла на краю уступа. Ветер трепал выбивающиеся из-под шляпки волнистые пряди.

— Отсюда такой чудесный вид, — как ни в чем не бывало произнесла Карис.

Перси был полностью согласен. Прямо перед ними расстилалась пустошь, сквозь вереск чернели кротовые норы. Дальше, по склонам и вершине плоского холма тянулись улочки городка. Перси разглядел жилище миссис Маллт, а потом и черепичную крышу отцовского коттеджа. Чуть в стороне расположился лагерь, и прямой линией разрезало долину полотно железной дороги: одним концом она терялась в дымке между дальними холмами, другим — вливалась в черную дыру тоннеля. Горизонт скрывали туманные очертания горной цепи, над которыми высился силуэт Сноудона.

— Это место называют Кулаком. — Дилан не забывал о роли гида. — Дальше мы пройдем грядой до Локтя, затем подымемся до Плеча. Там летнее пастбище, и хорошая дорога ведет в долину. По ней и вернемся.

Перси кивнул. Он был слишком занят, чтобы слушать: любовался видом. И темными завитками волос, растрепавшимися по красному жакету.

— Так, значит, открытие тоннеля послезавтра, — задумчиво сказала Карис. — Не самое удачное время.

— Почему же? — Перси пригнулся, проезжая под раскидистой ветвью.

Вместо Карис ответил брат:

— Ночь на Самайн, или по-нашему — Калан Гаэав. Древний кельтский праздник. Время, когда нечисть обретает особую силу, духи бродят во мраке вокруг жилищ, а Тилвит Тег пользуются последними ночами свободы, прежде чем врата холмов закроются на долгую зиму. Венок, который вы видели, — и предупреждение, и попытка защититься.

«Пусть войском твоим деревья и травы лесные станут», — невольно вспомнил Перси услышанную накануне строку.

Он собрался спросить, кто же тот неизвестный защитник, но Дилан натянул поводья так резко, что Фиалка едва не врезалась в вороного.

— В чем…

Камень со свистом пролетел прямо у щеки Ллевелина и шлепнулся на дорогу под копыта коня.

— Прочь! — взвыл откуда-то сверху визгливый голос. — Прочь! Пошли-и-и!

Следующий камень ударился о ствол клена.

— Кто это?! — Перси вертел головой, пытаясь разглядеть орущего, но не видел никакого движения.

Дилан нагнулся к холке вороного и что-то шептал, успокаивая лошадь. Карис озиралась, с вызовом подняв хлыст.

— Покажись! — крикнула она. — Иди сюда!

Ответом был вой и еще один камень. Фиалка под Перси нервно фыркала и прядала ушами.

— Трус! — рассмеялась Карис. — Боишься, что я обломаю хлыст о твои плечи?!

Следующий камень был явно нацелен в голову девушке, но она увернулась.

— Про-о-очь! — бушевало эхо. — Твари-и-и! Ненавижу-у-у!

На миг Перси показалось, будто кусты орешника на склоне дрогнули.

— Вон там! — крикнул юноша. Дилан развернул вороного. Глаза лорда горели, точно у дикой кошки.

Новый булыжник, пущенный невидимой рукой, врезался в круп Фиалки. С диким ржанием лошадь рванула с места, чуть не сбросив Перси. Вдогонку несся хохот и камни.

— Мистер Уотертон, держитесь! — крикнула вслед Карис, но голос потонул в ликующем визге:

— Про-о-очь!

Фиалка неслась во весь опор. Мелькали деревья, летела из-под подков земля. Перси, еле держась в седле, натягивал поводья, но обезумевшая лошадь не слушалась. А впереди, как назло, появилась новая опасность: дорога делала поворот. С одной стороны нависала скала, с другой — крутой каменистый склон, заросший колючим кустарником.

В отчаянной попытке он рванул поводья изо всей силы. Фиалка поднялась на дыбы. Ремень вырвался из рук, обжигая болью ладони, и Перси полетел вниз, в ежевику.

Небо перестало вращаться, осыпая его рыжим кленовым дождем. Перси осторожно набрал в грудь воздуха: все тело ныло, но, кажется, ребра уцелели. Он попытался сесть — удалось не сразу.

Спина горела, словно с нее стесали кожу. Лицо и руки покрылись множеством царапин от плетей ежевики. Кровь из ссадины на лбу текла на ресницы, мешая смотреть. Перси вытер лоб рукавом: все равно пиджак не спасти. Но все же он не погиб и даже ничего не сломал. Чудо, да и только!

Над головой шелестели клены. Глубокий овраг, на дне которого очутился юноша, был устлан листьями, точно периной, изрядно смягчившей падение. Листья, да еще зеленые мхи, покрывавшие склон. В одном месте на зелени темнела полоса, пропаханная его несчастной спиной.

Перси прислушался, надеясь уловить наверху голоса или лошадиное ржание. Ничего. Перси подождал, но кругом стояла безмятежная вечерняя тишина. Вероятно, Ллевелины решили, что он благополучно миновал поворот, и ищут дальше по дороге.

— Сэр Дилан! Леди Карис! — крикнул Перси. — Я внизу!

Голос его точно растворился в глубине, не достигнув краев впадины. Перси помолчал, все еще надеясь на ответ. Тщетно.

Небо в вышине стало серым: близились сумерки. Перси, держась за ствол молодого клена, поднялся на ноги. Прислушался к ощущениям. Взбираться по склону представилось весьма тяжкой задачей. Поразмыслив, юноша решил пойти по дну оврага вниз. Если он правильно запомнил маршрут прогулки, то в конце концов выберется либо на Кулак, либо в ущелье, по которому они проезжали в начале пути.

Перси отряхнул одежду и похромал по берегу спокойного ручья.

Путь оказался сложным. Ноги вязли в топкой почве, то и дело приходилось перелезать через упавшие поперек ручья стволы. Подняться повыше не получалось: ежевика заполоняла все вокруг.

Продравшись сквозь очередной завал, Перси решил сделать передышку. Спустился к самой воде, умылся — царапины немедля вспыхнули огнем — и замер.

В ледяной воде колыхались белые звезды. Как-то сразу стемнело. Деревья едва слышно шептались, ежевичные заросли слились в плотную стену. Склоны оврага будто сдвинулись, и на душе у Перси стало неспокойно. Напомнил о себе осенний холод.

И еще туман. Белесые пряди стелились позади, ползли по склонам. Смыкались впереди седым пологом. Если он не поторопится, то встретит ночь в тумане.

Почему-то вспомнились рассказы о злобных духах, выползающих ночью из своих нор. «Что за бред лезет в голову, — одернул себя Перси, продолжая путь. — Нет ничего банальнее. Просто осень, просто ночь, просто туман… просто свет».

Перси поморгал: не привиделось ли? Но нет, сквозь покров тумана пробивалось тусклое пятно пламени. Озноб сразу отступил. Перси торопился к огню, не обращая внимания ни на хлюпающую в сапогах воду, ни на боль в мышцах.

Идти пришлось дольше, чем думалось, но свет не угасал, звал. Перси прорвался сквозь осточертевшую ежевику и вывалился на крошечную поляну.

Посреди нее чадил догорающий костерок. Горький дым тлеющих листьев поднимался к черному небу. И ни души вокруг.

Перси протянул руки к огню. Захотелось присесть, расслабиться…

— Т-ты…

Словно выдохнула темнота. Напротив Перси, на границе ночи и света, застыл человек. Оборванный и грязный. Перси даже сквозь дым чуял вонь немытого тела. Босые ноги, жалкие лохмотья, сухие травинки в нечесаных космах и бороде. И взгляд — мутный, как жижа загнивающей стоячей воды.

— Т-ты…

В руке оборванец держал палку. Перси попятился, успокаивающим жестом выставив руки:

— Сэр, я только погреюсь…

Лицо человека перекосила гримаса злобы.

— Т-ты… с ними…

Он шагнул вперед и занес руку для удара. Перси отступил к ежевике.

— Прочь! — оборванец оскалил гнилые зубы почище иного зверя.

— Да-да, я сейчас уйду…

Теперь их не разделял даже костер. Перси стрельнул глазами в сторону в поисках чего-нибудь, годного для обороны.

— Не… такой… — В голосе бродяги звучало удивление и сомнение. Он пялился на юношу со странным интересом.

— Не такой, чужой… нельзя, нельзя…

Оборванец затряс головой, точно отгонял назойливую муху.

— Все равно, — неожиданно четко произнес он. — С ними! С нечистью! Прочь!

С бешеной прытью бродяга ткнул ветку в пламя и бросился с ней на юношу. Перси не успел увернуться, и горящая головня задела по руке. Едва не взвыв от боли, Перси пнул безумца в грудь. Тот грохнулся на траву, снова вскочил…