Сорока на виселице - Эдуард Николаевич Веркин Страница 42

– А именно? – спросил я.

Мария продолжала разглядывать шишку.

– Нередки неожиданности, – повторила Мария. – Разные проявления, в зависимости от каждого человека… Индивидуально.

Она спрятала шишку обратно в карман.

– Одни начинают икать. Причем икота исключительно мучительная, длится часами и вдруг так же внезапно прекращается. Другие находят неожиданные предметы, например шпоры или старинные оловянные пуговицы…

Я проверил карманы еще раз – без пуговиц.

– …Третьи слышат голоса, точно рядом кто-то разговаривает.

Фольклор синхронных физиков. Так веселее жить.

– Забавы синхронных физиков? – спросил я.

– Необычный нож, – сказала Мария. – Никогда такого не видела. Это…

– Должны быть еще и шапки, – я постучал пальцем по голове.

Шапок не нашлось, на всякий случай я поднял воротник полушубка, и мы отправились дальше по коридору.

В валенках шагалось непривычно, как и в полушубке, раньше я примерял и валенки, и полушубок, но в ознакомительных целях, никогда в них никуда не ходил, и к валенкам, и к полушубку требовалось прикладывать усилия.

– Чтобы понять истинные размеры Объема, достаточно представить муравья на краю пятидесятиметрового бассейна… – читала Мария из путеводителя, я немедленно представил одинокого муравья у бассейна, представил себя печальным муравьем.

– На сегодняшний день актуатор потока самая масштабная машина из когда-либо существовавших… Энергия, потребляемая актуатором в момент синхронизации, равна энергии полутора тысяч молний… физики Института Пространства уверяют, что рабочие модели будут более эффективны, а их размеры удастся масштабировать до размеров десантных звездолетов… Здесь должна быть галерея, она тянется вдоль Объема…

После нескольких лет на семнадцатой станции я неплохо разбираюсь в холоде, различаю множество его разновидностей, в этом коридоре холод иной, воздух пронизан невидимыми стальными нитями, живыми, готовыми впиться в тебя, едва ты тронешь их тонкую паутину.

Мы вышли на галерею.

– Это…

Мария схватила меня за руку, забавно.

– Не думала, что это… производит такое впечатление.

– Согласен…

Производит впечатление.

Падал снег.

У нее сильные пальцы.

Я ожидал подобного, но оказался не готов, Объем да, производит впечатление, я увидел противоположную его сторону, она сияла искрящейся изморозью в пространстве, заполненном расплывчатыми фантомами. Внизу, на дне почти километровой бездны, чернела инерционная жидкость, она испарялась, наполняя Объем живым переливающимся туманом, клочья тумана медленно поднимались под купол и в нем превращались в снег.

Стужа. Иней. Снег, грустная песня Скади. Воздуха слишком много, он вдавливался в легкие с каждым вдохом, активный воздух.

И снег. Чудовищное пространство Объема заполнял поднимающийся туман и падающий снег, снег падал неестественно медленно, висел в воздухе, смешивался с туманом.

Муравей у края.

– А где же…

Она не договорила, сквозь снег и туман навстречу нам выступил актуатор, словно сложился из воздуха, кружения и влаги, возник, я мог поклясться, что секунду назад его не было, и вот он над нами, вокруг, над головой и под ногами, цвета кипящей ртути, перекристализованная сталь, треугольник Пенроуза, переходящий в Пи.

– Похож на парус, – Мария прищурилась. – Да, безусловно, парус…

Он ничем не напоминал парус, ничего от паруса, я видел его перед собой и не мог разглядеть, не парус, наверное, из-за мороза, трудно представить парус в мороз. Ледяная скала, хрустальная скала.

– Он похож на Фобос, ты посмотри…

Мы двинулись по галерее к условному западу, во всяком случае, налево, мы шагали и смотрели на него.

Пирамида, нет. Скорее обелиск. Спица, слегка наклоненная вправо.

– Он похож на айсберг, черный айсберг, ты видишь?

Сверху, из собравшихся облаков, свисали тросы, напоминавшие щупальца медуз, разумеется, это были не тросы, но определить, что это за приборы, я не смог.

– Он похож на плавник…

Небывалой чудовищной косатки, увязшей в планете шесть миллиардов лет назад, когда Реген еще не знал дождей и представлял собой раскаленный малиновый шар. Плавник, сверху чуть загнутый.

– Он похож на арку, триумфальную…

Ограниченно. Разомкнутая арка. И одновременно неразомкнутая. Я читал про подобное, искажения восприятия, актуатор выглядит по-разному, существуя единомоментно как бы в двух фазах. В двух одновременных фазах.

Проницаемость инерционного барьера была, похоже, перенастроена – сквозь него на галерею намело сухого и цепкого снега, много, я шагал первым, пробивая путь валенками. Мария за моей спиной то ругалась, то хихикала, то свистела, актуатор ее веселил. Снег хрустел, как крупа.

Все-таки плавник. Мой отец собирал старинные блесны, тех времен, когда ловля была и распространенным отдыхом, и средством добычи пропитания, блесны исключительно фабричного производства, медные, латунные, серебряные, он составил внушительную коллекцию искусственных приманок, включая некоторые английские экземпляры первой половины девятнадцатого века. Отец не мог отказать себе в удовольствии выгулять сокровища летом и несколько раз зимой, я больше любил зимнюю рыбалку. То есть не саму ловлю – непонятное доставание из-подо льда зеленых окуней, судаков и плотвиц, – а все остальное: обязательный поход – двадцать километров на мотособаках по Унже до устья, и все двадцать километров я лежал в волокуше и смотрел в небо, иногда засыпая от равномерного движения, скрипа полозьев и звука снега, когда брат соскакивал с собаки и подталкивал волокушу, снег хрустел, как крупа; я любил совместную установку палатки, чай в алюминиевых кружках, вскипяченный на спиртовке, реплики старинных консервов, медленные январские сумерки, длившиеся часами. Когда все же наступала ночь и брат с отцом засыпали, я обязательно выглядывал наружу.

В мороз звезды крупнее. И ниже, спускаются посмотреть, как у нас тут дела. И кажется, что они смотрят на тебя, моргают только тебе. Да так оно и есть, в округе один ты на них и смотришь.

В тот раз я не смотрел на звезды, я устал и уснул, едва отец включил печку. Проснулся один, рано, часов в пять, солнце еще не успело разгореться, отец и брат отправились на реку, в палатке было прохладно и светло. Я расстегнул полог.

Солнце, я слышал, как оно гудит, пробираясь по небу, я выбрался из палатки и отправился к отцу и брату, они сидели на излучине, отец и брат, две оранжевые точки на сине-белом совершенстве. Река блистала солнцем и снегом, на излучине ветер согнал снег, и проступил лед, может, все-таки стоит попробовать, спрашивал брат.

Попробовать, почему нет?

Скорее всего, не получится, отвечал отец. Наверняка не получится.

Стоит, настаивал брат, я могу помочь, позаниматься индивидуально.

Я их слышал. Не знаю, каким образом, до них было метров триста, не меньше, но я слышал. Наверное, из-за мороза – в холодные дни слышно лучше. Или рельеф местности, лед, слишком много льда, звуки отражаются от гладких поверхностей и распространяются на значительно более протяженное расстояние, перекристаллизованная вода. Говорили о рыбалке.

Глаза как у карася. Или нет,