Полдень XXI век, 2009 № 7 - Арцун Акопян Страница 16

горяченького попить. Ждать не надо, черпай да настаивай, пока до десяти считаешь. Мясо, опять же, если подольше подержать, куда сытней становится, да и жуется не в пример легче, вот и зубы у народа титанского реже выпадать стали. Поймаешь кого, возьмешь покрепче за пяточку, макнешь — и стой-держи: волосы из него прямо сами вылезают, чистить не нужно, а дух такой, что слюни, как у Цербера, в три ручья текут! Да тут еще умник один, из молодых, уже подземного урождения, придумал штуки такие длинные, с дыркой круглой насквозь, одну за другой встык укладывать и воду с тех источников прямо в избы пускать. Эх, зажили! Тепло, вольготно, девки волосы, почитай, каждый год моют, младенцы все с чистыми попами полеживают, да и дешево выходит, всего-то десятка два душ нечистых надо, чтобы ворот крутить, воду качать.

В общем, неплохо уже освоились, когда этот, из недобитых, бунт свой неладный затеял. Страху натерпелись, что уж скрывать. Ну, как боги пожалуют, усмирять?! Все-таки переменился сильно народ, совсем другими интересами зажил, навыки боевые порастратил. Да и мечи-копья все давно в хозяйстве пристроены. Но обошлось. Видно, побрезговали небожители ножками своими белыми в Тартар лезть. Глыбу побольше подкатили, завалили вход, да и успокоились. А наши-то и рады, никто чужой сверху не влезет, воду мутить не станет! Хватило одного революционера, спасибо, сыты по горло!

Дурака того, говорят, к скале приковали. Оно и к лучшему, вернее как-то. Теперь уж не отвяжется. Если Гефест цепь ковал — точно, нипочем не отвяжется.

Чего? Звать его как? Да Цербер его знает. Как-то на «П»... А, точно, Промотай! И верно ведь, все промотал, что мать-природа дала, и куда только смотрела, бедная матушка?

Версия 3-я. Люди

Уже в паре переулков от базарной площади было не в пример тише и спокойнее. Толстые глинобитные изгороди и стены кривобоких построек смягчали невыносимый шум толпы до мягкого рокота, а заодно накрывали распаренные головы и тела благодатной тенью. Горная круча и узенький козырек с обвисшим на цепях пленником отсюда едва просматривалась, да и то лишь в самые ясные дни, когда воздух прозрачен. Впрочем, никто особо и не смотрел. Ни один любитель старинных преданий и роскошных видов (если, конечно, в своем уме) не забрел бы в этот нищий неспокойный квартал, а у местных хватало своих забот.

Гремя побрякушками, протопала по переулку костистая потаскуха, таща за руку отродясь не мытую девчонку — волосы пыльными колечками, палец навеки засел в носу. У трактира притормозила, впихнула чадо во двор, напоследок ласково наподдав широкой, почти мужской ладонью, и заторопилась на площадь. В неприметном углу двора, прямо в пыли, сидел худой, как птаха, белый старик в окружении таких же малышей, едва отличимых друг от друга под слоем грязи на мордочках.

— И было так! — вещал старик, и его кадык ворочался вверх-вниз в глубоких складках кожи. — «Боги горды, сказал он, но гордыня их слепа. А люди голы и дики, но глаза их жадны и зрячи». И, войдя, унес тот огонь, дивный, чудесный, необоримый, и дал его людям. И стали люди ткать, и красить ткани, и носить вышитые ткани из шерсти тонкорунных коз. И стали сбивать масло и печь хлеб и стали обликом своим соперничать с богами...

Дети внимали, боясь пошевелиться.

Грубый стол, последний в ряду столов, вынесенных в знойный день из недр трактира на воздух, — не стол даже, а так, наспех сколоченные козлы и пара сбитых вместе досок, — едва не опрокинулся, припечатанный кулаком. Посетитель, никак не желающий падать и засыпать, как честный пьяница, икнул и обвел собутыльников победным взглядом.

— С-старый как-а-зел... Не так все было-то, не так!

— Да ладно тебе, детские сказки! — урезонивали те, но говоруна было не остановить.

— Я знаю. Я точно знаю! Я...

Приятели хохотнули. -

— Что, был там, что ли, когда (герой огонь тырил?

— Ха, герой, как же...

Говорун сардонически ухмыльнулся, прежде чем спохватиться:

— Да нет, не был. Я-то не был. А вот предок мой, дальний... Дальний такой предок...

Приятели малость поупражнялись в остроумии, обсуждая родословную скандалиста, но скоро любопытство взяло верх. И тот завел рассказ.

— Ну, стало быть, огонь этот и вправду титан умыкнул. Нужно было сильно, выкуп платить: хотел девку заморскую за себя женой взять. Сама о трех головах, о шести руках, в руках топоры, на грудях ожерелье из черепов...

— Брось плести! На кой она ему сдалась, такая страхолюдина?

— Ну, страшна. Зато родом из богов, да приданое богатое, да тесть с тещей за морем останутся — скажи, плохо? В общем, пошел. Начинается, значит, шум-гам, все снуют, погоня там, то да се... Ушел он, значит. В пещерке такой махонькой улегся и дрыхнет, сил набирается. Пещерку ту и посейчас отыскать можно, его же, бедолагу, прямо у входа и приковали, только скользко там очень.

— А чего скользко-то?

— Да от орлиного дерьма! Вот, стало быть, дрыхнет он. А тут предок мой — эх, ловкий был вор, всем ворам вор, табуны в одиночку уводил, царевен крал, быков самых лучших! — в общем, приметил. Глаз положил. Ну, и подсуетился. Спер, в общем!

Тут повествование ненадолго прервалось. Слушатели, умевшие оценить мастерскую работу, с удовольствием выпили за воровское искусство. Один тем и удовлетворился — улегся щекой в липкую лужу на столе, засопел. Второй все допытывался.

— И что боги?

Рассказчик горделиво усмехнулся.

— Предка моего не взяли, понятное дело. Ищи ветра в поле! А недотепу этого — сам можешь поглядеть, небо-то сегодня ясное, прям стеклышко.

— А потом что с ним стало, с предком твоим?

— Известное дело, руки-ноги ему переломали в ближайшей деревне, куда он добро это барыге одному сбывать принес.

— Зачем?!

— Как зачем? Чтоб в котел поместился.

— Сварили,что ли?

— Ну да, в кипящем масле, как полагается. Масло, говорят, отменное было, не пожалели, совсем и не брызгало!

— Да за что ж его, болезного? — охнула служанка, застрявшая у интересного стола.

Докладчик поизучал складную деваху и охотно пояснил:

— А чтоб не таскал чего ни попадя. Воруешь — воруй, но без озорства. Знать надо, чего тыришь, а потом честным людям таранишь. Всякая вещь, как там она ни лежит — плохо ли, хорошо ли, — свое назначение имеет. Знаешь, бери смело и беги быстро, а не знаешь — так и ну ее