Гиблое дело - Кори Доктороу Страница 10

Полчаса спустя мы решили, что будем жить вместе.

От дедушкиной комнаты она категорически отказалась – понимаю, было бы неловко спать там, где только что умер старик, даже (особенно?) если он был не самым приятным человеком.

Поэтому она переехала в кладовку. Раньше, когда дедушка занимался консалтингом, она была его кабинетом, но сейчас была сверху донизу забита всяким хламом, часть из которого мы вытащили на тротуар, чтобы его разобрали соседи, а часть вывезли на свалку.

С переездом Милене помогал Вилмар, ее давний друг. Время у него как раз было – ураганы, бушующие последнюю неделю, вывели из строя все солнечные батареи в долине, поэтому его завод закрыли до момента, когда снова появится солнце, и сеть будет потреблять меньше электричества, чем вырабатывает. Завод Вилмара занимался производством экологически чистых бетонных плит, которые использовались для строительства новых городов в глубине страны и на возвышенностях – замены прибрежных, которые рано или поздно уйдут под воду. При этом завод не оставлял углеродный след: работал только на бесплатной энергии, и тогда Вилмар пахал как проклятый, а в остальное время отдыхал, развлекался и учился.

В свое время Вилмар окончил старшую школу Бербанка, поэтому мы не были близко знакомы, но он был дружелюбным, трудолюбивым и веселым, поэтому мы позвали его жить с нами. А то он устал намекать, как Милене повезло съехать от предков и как ему не нравится жить с родителями.

Ипотеку выплатил еще отец дедушки, так что дом был практически бесплатным, если не считать налогов, коммуналки и ремонта раз в пару десятков лет. Мы договорились платить поровну и откладывать по десять процентов на всякие непредвиденные расходы, что было значительно дешевле любых других вариантов, если не считать стопроцентных субсидий для иммигрантов.

Одна проблема: Вилмар тоже не захотел спать там, где только что кто-то умер, и в итоге к дедушке отправили меня. Освободив комнату, где некогда вырос мой отец, я перебрался в спальню, где ночевали еще родители дедушки, когда в сорок девятом году строили дом на сбережения из «Локхида».

Ну и ладно. И ничего. Жизнь идет по кругу, это нормально. Конечно, было немного неуютно, зато мне наконец-то пришлось заняться разбором дедушкиного хлама. Многие вещи можно было сдать в комиссионку, многие – в антикварные магазины на Магнолия-авеню, а все остальное я бы отдал его друзьям, если бы они выразили желание. Среди хлама нашлись семейные фотоальбомы, и я просидел несколько часов, разглядывая папу в детстве, в моем возрасте, в молодости, видя в нем себя; потом нашел фотографии молодого дедушки – и, признаю, я был похож и на него тоже. Заодно узнал, каким дом был раньше. Судя по выцветшим фотографиям, под паласом в спальне дедушки скрывался дубовый паркет, поэтому, разобравшись с остальными вещами, я поднял древний свалявшийся синий ковер, решив, что в худшем случае покрою прогнивший дуб лаком, зато не буду жить с отвратительным вонючим паласом.

Так я и нашел дедов тайник.

Стоило бы сразу насторожиться: ковер был даже не прибит, просто положен, и пол под ним оказался в нормальном состоянии. Но люк я заметил только потом, когда свернул палас рулоном и оставил на тротуаре, чтобы его забрали городские рабочие.

Ощупав люк по краю, я нашел неприбитую половицу, а под ней – тяжелую нейлоновую ручку. Я потянул за нее, и люк приподнялся, явив дедушкин секрет.

Он углубился в фундамент примерно на метр и выдолбил в бетоне небольшой тайник, в котором обнаружились: три винтовки AR-15; сорок коробок патронов; мешок просроченных антибиотиков; набор для выживания в дикой природе – с таким же он отправлял меня ночевать в лагерь, только топорик конфисковал мой вожатый; топографические карты Лос-Анджелеса и его округов; и завернутая в клеенку деревянная коробка для покерных фишек, только набитая тяжелыми, тускло поблескивающими крюгеррандами, датированными в основном первым и вторым десятилетиями этого века.

Дедушка был не простым чудаком, он был выживальщиком, и я нашел его схрон.

* * *

Как я поступил с этим добром? Вернул на место и передвинул дедушкину (мою!) кровать так, чтобы спрятать люк, потому что, пока я копался в его вещах, ковер успели забрать с обочины и увезти.

Что я сделал потом? Попытался забыть о том, что увидел.

Сами посудите: мне и так было непросто. Золото, оружие и патроны пролежали под домом бог знает сколько и могли полежать еще. У меня была своя жизнь, а я и без того потратил немало времени на то, чтобы разгрести последствия дедушкиной смерти.

Уснуть долго не получалось, так что я съел пару жевательных мишек с ТГК и отрубился до семи утра, когда прозвенел будильник. На кухне обнаружилась Милена: ела тамале и пила кофе. Она сварила достаточно, поэтому я попробовал, и оказалось, что ее кофе куда вкуснее той горькой жижи, которую пил дедушка, так что я налил себе чашку, а свой кувшин из холодильника оставил на потом.

– Чего ты так рано встал? – спросила она, когда я долил себе остатки кофе.

– Да вот, думаю работу найти, – сказал я. – Деньги пока есть, конечно, и на коммуналку хватает, но мне надоело рыться в хламе. Хочется в люди выбраться, что ли.

– Да, понимаю. Я даже предложить хотела, но потом решила не лезть.– Мы пока только привыкали друг к другу, но жить с ними было приятно – всегда можно было поиграть с кем-то в «Боггл»[1] по вечерам или выпить в приятной компании.

– Я прошлым летом подрабатывал по гарантии трудоустройства. Просто заходил на сайт и выбирал место, где требовались люди. Сегодня тоже планировал так сделать. Я пока не знаю, чем хотел бы заняться, вот и думал подыскать, что по душе придется.

– Это мысль, – сказала она. – Я сама так пришла к работе с солнечными панелями. Попробуй всякое разное, освойся. У меня на сегодня такие же планы. – Милена махнула перевязанной рукой: накануне она порезалась о кровлю, и пришлось наложить швы. – Доктор запретил ползать по крыше, пока их не снимут.

– Хм. Не хочешь пойти вместе?

– Давай, вместе веселее. Работа для двоих всегда найдется.

Так мы и пришли на Эвон-стрит помогать Викраму Сэму по дому. Он был из тех жителей Бербанка, с которыми я здоровался на улице, хотя не был знаком лично.

– Заходите, – сказал он, отъезжая на коляске в сторону, чтобы нас пропустить. – Рад вас видеть.

Он был моложавым мужчиной лет сорока, с черными волнистыми волосами и доброй улыбкой. Дом у него