Нечисть. Ведун - Tony Sart Страница 30

Я про себя усмехнулся: как распелся мальчишка. Не такая уж честь, как говорится. Доводилось и в хлеву ночи коротать да краюхой хлеба сытиться с подачки хозяйской. Народ у нас добрый, без крова не оставят, но и как князя ведуна не встречают. А тут вон аж как хорохорится. Видать, и впрямь у тяти серьезный разговор ко мне имеется. Плевальщики на селе люди уважаемые, почетные, к плодородию близкие, а потому не след нос воротить.

Да и чего перед чурами лукавить, уже не отказался бы я от упомянутой трапезы. А потому принял игру мальчишки, манерно подбоченился и звонко заявил:

– Веди, отрок, к хоромам тяти своего! Рад принять я такое приглашение!

Зардевшийся от гордости, что его записали в отроки, мальчишка засуетился, мигом растеряв всю важность, и поскакал вперед, указывая дорогу.

Я загашал было следом, но на миг остановился в нерешительности. Позабытый нами парень будто совсем впал в дурман, был недвижим и тих.

Малец, обернувшись еще раз на меня и разом считав мой немой вопрос, махнул рукой:

– Не тревожьтесь, дядь ведун! У него всегда после буйства потом стоячка случается. Побудет мальца и дальше побежит змеев забарывать.

– Может, хоть меч забрать? Поранится еще, – неуверенно сказал я.

– А вот меч, дядя, не трогай. Мой тебе совет. Не буди беду, – вдруг мрачно и серьезно сказал малец. Но спустя мгновение уже вновь скакнул и помчал по улочке, поднимая босыми пятками столбы пыли.

Подворье плевальщика было действительно богато. Высокие бревенчатые заборы, а не плетни, окружали его со всех сторон. Внутрь вели резные широкие ворота, в какие спокойно могли въехать две телеги разом. Тут было все, что отличало уважаемого в округе человека от обычного селюка: и завозня, и амбар, и даже небольшая конюшенка. Сам же дом аж в два этажа, почти как княжий, поражал сочетанием массивной добротности, чудной резьбы и яркой росписи.

Да, не приврал малец, не из последних в округе был его тятя.

Несколько помешкав во дворе, я под ненавязчивое поторапливание мальчишки проследовал в дом.

Внутри хоромы ничуть не уступали внешнему убранству. Резные лавки шире принятого окаймляли всю просторную светлицу. Громадная печь, вся сплошь в ярких, опять же, изразцах, будто вросла в часть дома. Я сразу приметил, что ее не пользовали для готовки: не было тут ни утвари домашней, ни посуды, а сам притулок был узкий, неприметный. На таком ни хлеб не обкатать, ни кадку не поставить. В красном углу же был водружен целый частокол из деревянных фигурок чуров-пращуров. Такой не стыдно было б поставить и на площади любой деревни. А в оконцах не пузырь даже, а слюда? Ох и богато жил плевальщик!

За столом на одной из придвижных скамей восседал, по всему видать, сам глава дома. Даже по сидящему явно было, что роста высоченного, но худой, жилистый. С грубой темной кожей, свойственной любому рабочему мужику, с выцветшими длинными усами и бородой, изрядно полысевший уже, сильно смахивал он на истуканов в углу. Хоть в один ряд ставь.

Обругав себя за неподобающие мысли и испросив прощения у предков, я скинул у двери поклажу, отряхнулся как мог от походной пыли и двинулся прямо к столу.

Поклонился красному углу, пращурам неподвижным, после хозяину дома, молвив принятые обычно слова благодарности.

Да и уселся напротив, придвинув скамью. Стал глядеть в серые внимательные глаза плевальщика.

– И тебе здравия, ведун! Я Драгорад. – Хозяин не стал томить молчанием. – Рады тебе в моем доме. Изволь разделить трапезу скромную с хозяином!

И с этими словами он негромко стукнул ладонью по столу.

В тот же миг из неприметной низкой дверки в дальнем углу светлицы потекла река людей. Дворня, тихая и услужливая, в каких-то пару мгновений заставила перед нами стол самой разной снедью, ладьями с брагой, закусками и тут же скрылась обратно за дверцей.

Хозяин приглашающим жестом указал на яства и первым, по традиции, ухватил кусок жаркого с одного из блюд.

Я не стал отказываться, кивнул благодарно и принялся за еду.

Трапезничали в полной тишине. Только слышно было, как работают челюсти, скрежещут ножи, булькает наливаемая брага. Я еще подивился, отчего это за столом только мы вдвоем, – не знаю, была ли у плевальщика жена, но уж дети точно были. Опять же, в большом доме большой род, так что за столом должны были быть сестры, дядья, побратимы, да мало ли кто.

Но нет – только мы за столом посреди светлицы.

Впрочем, у каждого свои причуды и причины, а потому я не отвлекался особо от еды.

Когда же с трапезой было покончено, хозяин отодвинул от себя чарку и, утерев усы, сказал хрипло:

– Отдохни с дороги, гость дорогой! А пока укажу я баньку истопить да веничков разварить…

– Не прими в обиду, хозяин радушный, – оборвал я плевальщика, – да только давай перейдем к сути сразу. За прием спасибо, уважил, вот все же вижу я, что интерес у тебя ко мне имеется. К делу моему ведунскому. Давай не будем веткой по воде бить, а сразу поговорим по-свойски?

Хозяин прищурился и глянул на меня уже малость по-другому:

– Экий ты. А по возрасту и не скажешь. – Он чуть задумался, но после хлопнул себя по колену. – Твоя правда, ведун. Есть о чем потолковать. Вопрос, конечно, очень… не для сплетен.

Я про себя вздохнул. Небось жену в чем подозревает или дочка в подоле дитятю принесла да набрехала, что от черта, а мне с этим возиться. Потому никого и при трапезе не было. Про себя-то я вздохнул, но виду не подал. Молчал.

Плевальщик принял это за понимание и продолжил:

– С месяц назад стали по селу у нас бабы себя странно вести. И бабы, и девки-молодухи. Все время ходят как обухом ударенные, будто витают где. Глаза блестят, рассеянные, словно дурманенные. Порой окликнешь – не слышат. На гуляния силой не затащишь, женихов не ждут, не гадают. Даже мух не хоронят! – понизил голос хозяин. – Но зато как к реке идти стираться или по воду, так чуть не наперегонки мчат. Будто намазано им там. Мужики уж и следить пытались, и вызнать, да все без толку. Молчат, хоть колоти.

Я слушал не перебивая. Странное дело выходило, чтоб вся деревня баб – и под дурманом? Да и с чего вдруг плевальщику так печься о чужих семьях?

– Слухи разные шли. Мы и