Призрачная империя - Рина Харос Страница 3

правую руку от отца, перекрестила еду – постные щи, грубо нарезанные ломти хлеба и квас, который отец только достал из погреба. Скудный, но достаточно сытный для многодетной семьи обед вызывал трепет – прежде не разрешалось сидеть за столом со старшими, поскольку я то и дело пытался ткнуть кого-нибудь вилкой. Так, чисто от скуки.

Мать, приметившая то, что я не прикоснулся к еде, шикнула и перевела многозначительный взгляд на тарелку с почти остывшим щами. Восторг от того, что я чувствовал себя частью большой семьи, не покидал ни на миг. Моргнув большими глазами, улыбнулся, демонстрируя отсутствие двух передних зубов. Взял ложку в правую ладонь и зачерпнул еду, широко распахнув рот и заглотив все до последнего кусочка. Громко чавкая, начал мотать ногами, поскольку по-другому своего волнения не мог проявить.

– Григорий, немедленно прекрати паясничать.

Отец озлобленно посмотрел на меня и, прихлебывая, закончил трапезу, отодвинув пустую тарелку. Холщовая рубашка серого цвета придавала лицу нездоровый оттенок кожи, от постоянной работы он почти не отдыхал, что и сказывалось на его здоровье. Я замер, словно пойманный в силки зверек, и едва заметно кивнул отцу, который ответил тем же жестом, подводя черту в разговоре.

Весь восторг как рукой сняло. В семье было заведено: как только ребенку исполнялось шесть лет, он имел право сесть за общий стол. Я наконец-то смог перебраться с маленького стола, где сидели младшие сестры, которым два месяца назад исполнилось два года. Андрей, первый по старшинству сын, не был рад новости о том, что теперь все трапезы я буду сидеть с ними.

– Отец, брат еще слишком мал. Он даже молиться толком не умеет.

– И не научится, должно, покуда мы так и будем относиться к нему как к прокаженному.

– Но, отец… Гриша не похож на нас. Он не может выучить ни одной молитвы, будто они стираются из его памяти сразу, как только батюшка в церкви перестает произносить божественную исповедь.

– Помолчи, Андрей. Григорий научится, все приходит с опытом.

Брат в ответ фыркнул, но благоразумно промолчал.

Этот разговор я услышал, когда важно шествовал в столовую. Но даже слова старшего брата не испортили настроения, хотя весь последующий вечер я из раза в раз прогонял их в памяти.

Я доел остывшие щи, ломоть хлеба и выпил кружку кваса, от терпкости которого поморщился и выдохнул через рот. Отец усмехнулся, сестры этого не заметили, увлеченные болтовней, понятной им одним, а мать положила руки по обе стороны от себя на стол.

– Господи, Иисусе Христе, Боже наш, благодарим тебя за хлеб насущный и воду целительную, которая изгоняет злых духов из душ наших. Будь милостив к детям своим, покуда не примешь нас в царство небесное. Да будет так. Аминь.

Пока она произносила молитвы, я крепко обхватывал пальцами ладони матери и отца, которые словно впали в транс от благодарственных речей Богу. Удивленно выгнул бровь, заметив, как Андрей и сестры прикрыли глаза и наслаждались голосом родительницы – своими словами она словно даровала им защиту от нечистых сил.

Но нужна ли она была кому-либо?

Зло повсюду, в каждом из нас, но кто-то умеет его скрывать, демонстрируя благодать, а кто-то открыто выступает против законов Божьих, выказывая свое отступничество от рая, признавая лишь царство Сатаны.

Все тело покалывало, пока мать произносила молитвы, будто в него вставляли сотни маленьких игл. Когда наши руки отдалились, я вдохнул полной грудью и почувствовал прилив сил, словно кто-то поделился частью своих. Мать встала из-за стола и начала собирать тарелки, поднося к железной лохани, от которой шел пар, грязную посуду. Отец и Андрей сухо поблагодарили за обед и вышли из дома, шумно захлопнув дверь. Брат возомнил себя правой рукой родителя, не догадываясь, что все это лишь притворство. Отец брал Андрея, чтобы тот не мешался под ногами у матери – он то и дело пытался восхвалить себя, принижая других. Наставления матери пропускал мимо ушей и говорил, что лишь слабый духом не выстоит против слов, которые ведутся устами самого Бога.

Несмотря на то что мне через полгода исполнится семь лет, я и то понимал, что слова Андрея – брехня. Бог не разговаривает со своими детьми, не наставляет их, а лишь вкладывает каждому крест, который раб Божий несет до самой смерти.

Мой крест – слушать бесконечную болтовню брата, который то и дело пытается задеть меня при любом удобном случае. Сестры и мать не лезут в наши отношения, и единственная надежда – отец, мнение которого уважали и боялись.

– Тебе помочь?

Я спрыгнул с деревянной скамьи и подбежал к матери, обняв грузную фигуру.

– Нет, Гриша, иди отдохни после обеда и вздремни.

Несмотря на то что мать большую часть времени молчала, нам было хорошо вместе – она то читала сказки, то отправляла в лес за ягодами, давая завет не уходить далеко. Пока я бродил между массивными деревьями и высокой травой, которая цеплялась за штаны и рубаху, мать успевала прибраться в доме, а затем оставляла младших детей под присмотром соседок, чтобы уделить время прокаженному ребенку, когда тот возвращался обратно, если верить словам Андрея, – то есть мне.

Послушавшись мать, я отправился в свою комнату. Рухнув на кровать, накрылся одеялом из овечьей шерсти, не скидывая одежды. Стояла невыносимая духота, даже при распахнутом окне, из которого доносился аромат свежей выпечки с корицей и маком – любимого лакомства отца, которое готовила мать, чтобы его порадовать. Привыкший к теплу и жаре, я накрылся одеялом, оставив лишь нос, чтобы дышалось легче. Сон пришел моментально: глаза налились свинцом, тело расслабилось, и я наконец-то провалился в сладкую дрему.

Я медленно ступал по раскаленной земле, но только тело было не детским – морщинистая кожа на руках, растительность на лице, многочисленные шрамы на груди, ладонях и торсе, напоминающие о грехах, в которых придется покаяться на смертном одре. Вдали виднелся женский силуэт. Я ускорил шаг, но незнакомка засмеялась и скрылась среди обугленных деревьев. Ее звонкий смех отзывался во всем теле, пробуждая давно забытую жажду крови и отмщения. Дернувшись на звук, поймал лишь пустоту и зарычал от безысходности, чувствуя, как прорываются острые ногти из пальцев, а из головы – остроконечные рога, устремленные пиками в небеса.

Все звуки стихли. Подойдя ближе к обугленным деревьям, провел по ним ладонью и прищурился – кора напоминала силуэты мужчин и женщин, лица которых исказила гримаса ужаса. Ветки, служившие своего рода руками, прикрывали грудь, где должно биться сердце, но вместо него – лишь выжженная черная дыра,