Коты-колдуны - Кирилл Баранов Страница 18

да поломанные деревья. На дороге двое мужиков с потерянным видом переворачивали старую телегу. Рядом ходила лошадь с разорванной подпругой и виновато поглядывала на людей – как видно, недавно она натворила хороших дел. Несколько человек прилаживали обратно сорванную дверь; женщина приставила к дереву табуретку и снимала с ветки пес знает как оказавшееся там белье.

Несмотря на беспорядок и разрушения, деревня выглядела как после очень долгого и очень веселого праздника.

– Вы к ней близко лучше не подходите, – предупредил Петька, когда до дома оставалось недалеко. – Шарахните ее чем-нибудь здалека, чтоб улетела куда кувырком. А то сами знаете – дикий зверь, загрызет, не извинится.

– Знаю я волков, – возразила ему Уруська. – У меня есть несколько товарищей в стае. Один мне даже стихи читал. Вот такие: «Ры-ры-рырыры! Ры-ры! Рырыры! Рауваф! Ры!» Поэт! Но плохой. Зато поэт. Может и укусит, но не так сильно, как какой-нибудь ростовщик или княжий сановник.

Наконец остановились у плетня. Высотой редкий плетень был человеку до пояса, просматривался насквозь, поэтому все поспешили спрятаться в кусты. Пузырь раздвинул ветки и увидел старенькую избу. Темные бревна ее стен были изодраны и в заусеницах.

– Ты заходи, заходи! – послышался низкий и весьма резкий, но все же женский голос. – Ты не бойся, чего ты схоронился? Думаешь, я тебя за версту не чую?

– Ах, колдуйте скорее! – зашептал Петька и сунул голову между колен. – Бахните ее куда-нибудь!

Но сколько коты ни вглядывались, женщины нигде не было видно.

– Ры-ры-ры! – внезапно произнесла Уруська самым непосредственным тоном.

Петька сразу подскочил, стал озираться и спрятался за кошачьи спины.

Из дверей избы высунулась женская голова. Волосы – серые с черными прядями, жесткие и до плеч. Брови сдвинуты так, что не понять – от гнева, или они всегда такие. Черты лица строгие, грозные, точеные и по человеческим понятиям, вероятно, красивые, но автор в человеческий понятиях разбирается слабо. Ему, автору, может быть, все люди на одно лицо, и он вообще не понимает, как людей можно отличать друг от друга, если у них нет хвоста.

– Это кто здесь такой вежливый? – удивилась женщина и увидела затаившуюся у плетня компанию. – Что за засада?

– О, – произнес Трофим, выходя из кустов, – и вправду волчица.

– Ага, опять колдунов притащил! – воскликнула женщина и вышла на крыльцо.

Она была в темно-красном узорчатом платье со светлым передником. Ростом – выше Петьки на голову или больше, а выражение на лице такое, будто она только и ждет, когда вы скроетесь с ее глаз, а если не скроетесь, она вам поможет – без удовольствия. Женщина уперла руки в бока и стояла напряженная, словно из последних сил сдерживала непреодолимое естественное желание кого-то треснуть. Пузырь отметил себе не без беспокойства, что у волчицы длинные пальцы и очень длинные ногти…

– Ты что же думаешь, быстроногий ты мой, – сказала она, слегка рыча и глядя на Петьку, – что, если вы меня обратно в волчицу превратите, так я тебе потом ухо не отгрызу? Ты напрочь пустоголовый, что ли?

– Вон, видели, – жалобно произнес Петька. – На вид чистая баба, тут и там «ого», а приглядишься – ну волчара натуральная! Какой была, такая и есть. Она еще и хвост прячет!

– Поговори мне, а сам-то? – женщина взмахнула рукой. – А он вам сказал, что перед тем, как стать деревенским дураком на всю округу, был серым зайцем-скакуном, которого обратил в человека ученик того же самого волшебника? Ага? Ушастый, ему ногой топнешь – он мигом в кусты! Девка!

Коты и Уруська разом повернулись к Петьке. Тот сразу поник, но уши у него и вправду были непомерно длинными.

– И что такого? – вдруг окрысился Петька и вскочил наконец на ноги. – Может, и зайцем, но прежде, чем стать зайцем, мне сказал волшебник, был я в прошлой жизни царем-царевичем и, может, королем-королевичем!

– У блох разве что, или червей могильных! – парировала волчица.

– Зато с короной, а ты как была волком зубастым, так и сейчас – волк зубастый!

– Ах вот как, – женщина грозно спустилась на одну ступеньку крыльца. – Вообще-то прежде волчицы я была ласточкой белогрудой, а в волка меня превратила костлявая носатая ведьма, король ты блохастый. А царевича твоего, наверное, подданные в ночном горшке утопили!

– Да лучше в ночном горшке утопиться, чем на твои клыки смотреть, тоже мне ласточка! – мужик закатал рукава и в горячке спора полез через кусты. – А еще волшебник мне сказал, что прежде, чем стать царевичем прекрасным, я жил большим злым медведем, который на всю здешнюю деревню такого страху лютого наводил, что и до сих пор помнят.

Коты смотрели на происходящее по-разному. Сраська, усевшись в траву, лизал подхвостье, Пузырь зевал, Лишайный, большой любитель острых слов, с интересом слушал и махал хвостом, а Трофим вообще задумчиво смотрел куда-то в сторону. Одна Уруська улыбалась солнечно и хихикала иногда.

Тьфу ты, смердючина косолапая! – воскликнула волчица и сошла с крыльца. – То-то ты только спишь и жрешь, как в три пуза! Я вот, перед тем как родиться ласточкой, была принцессой пери и летала по ветру, как пушинка.

– Ты? По ветру летала? – Петька изогнулся так, что лбом ударился в ветку дерева. – Ну в это я верю! Летало по ночам чудо-юдо, сгрызало бедных путников с косточками и мозгами.

– Да, вот таких как ты! Хотя в тебе ни костей, ни мозгов, одни вши у тебя да дури гнусной полная голова, глиставый король!

– Послушайте, – произнес уставший от криков Пузырь, – так в кого вас все-таки превратить? Нам некогда слушать этот спектакль до конца.

– Превратите его в какашку поганую! – женщина махнула рукой и стала боком, зарычала от досады так, что ее передернуло. – Жаль, что все равно потом разницы не увидишь!

– А ее превратите в козу рогатую, – потребовал Петька. – Чтоб внутри и снаружи поровну стало.

Пузырь хмуро посмотрел на женщину, потом на Петьку, потом опять на женщину и снова на Петьку. Встал, потянулся.

– Здесь можно и не колдовать, – сказал он.

Петька резко потемнел и так сдвинул брови, что они столкнулись у него носу.

– Это как понимать?! – хрипло произнес он. – Что ж вы сказать хотите, коты подлые, рожи голодные, что жена моя – коза, значит, рогатая, корова пузатая? Нос пятаком, зубы кругом?

– Разве у коровы нос пятаком? – растерялся Пузырь и попятился.

А Петька серчал, наступал и плевался.

– Нет, погоди-ка, языком мне плести не надо! Как так, я все сам слышал! Вы жонку мою месяц-светлую нарекли козой бородатой, кикиморой мохнатой, что такое?

– Я, собственно, и не мог, я же