Чернее черного - Иван Александрович Белов Страница 17

– Полетал-полетал и в старое тело вернулся, – хитро прищурился Рух. – А это значит…

– Что все Пустышки повыбиты, – догадался Бастрыга.

– Ты вроде черт, а умный такой, – уважительно сказал Рух. – Все верно, сбежать ублюдок не смог.

– И чего теперь? – дохнул перегаром Бастрыга.

– Раны смертельные, значит, помрет, – отозвался Рух. – Туда ему и дорога. Но есть один вариант. Колдун, если не нашел, куда всунуться, залезает в первого попавшегося бездушного, если таковой окажется рядом с телом. Нашему как раз повезло. Ну или нет.

Шетень испустил дух, и в тот же момент Венька по прозвищу Блудень дернулся, выгнулся колесом и сдавленно завопил. Из глаз, носа и ушей хлынула жидкая кровь.

– Он теперь Шетень? – на всякий случай уточнил Бастрыга.

– Ага, – подтвердил Рух. – Самый что ни на есть, только в теле другом.

– Колдовать будет? – опасливо отстранился черт.

– Это вряд ли. Связанный и с кляпом не опасен пока. Чтобы освоиться в новом теле, понадобится несколько дней. Так что долго с ним не тяни.

С улицы донесся приближающийся перезвон, и Бучила вышел со склада в морозную ночь. Черти суетились вокруг обгорелого умруна. Слышались хруст и аппетитное чавканье.

– Здесь отрежь.

– Вкусно.

– Поджаристый, сука.

– А внутри сочный еще.

– Я пасть обжег.

– Так придержи хлебало свое.

По занесенному снегом проулку подъехали сразу два возка с гербами графини Лаваль. Первым правил Прохор, а вторым жизнерадостно скалящийся Васька.

– Заступушка! – Черт бросил поводья, спрыгнул и кинулся обниматься. – Рушенька, дорогой. С Новым годом!

– Здорово-здорово. – Бучила сдержанно похлопал его по спине. – И тебя с праздником. – Он отстранил Ваську и заглянул в блудливые умильные глазки. – Как все прошло?

– Как по нотам! – Васька замахал лапами и затараторил: – Подъехали к дому, графиня ой умница, говорит охране – мол, приехала к господину Шетеню в качестве подарка. Ну эти дурни осмотрели возок и запустили в ворота, а мы втроем у графини под юбками прятались. Выскочили, стражу порезали, ворота открыли. Ну а там уже повеселились вовсю. Сгорел терем, бездомный колдун-то теперь.

– Думаю, это меньшая из его проблем, – усмехнулся Бучила. – Им теперь Бастрыга занимается.

– Бастрыге я денег должен. – Васька сразу взгрустнул.

– Это все мелочи, – успокоил Рух.

– Идола Ковешникову отдал? – спросил Васька.

– Отдал. Он шкатулку свинцовую притащил, в нее и засунули. Пускай лучше у них хранится, чем по рукам будет ходить и людей совращать. И надо отсюда потихонечку уходить, я велел Ковешникову нагрянуть после нас и забрать победу себе. Ну если таковая случится. Повезло пухляшу. – Бучила кивнул на возок с нахохлившимся Прохором. – Графиня там? А чего не выходит?

– Ты это, Заступушка, лучше беги, – пискнул Васька. – Чето-то злая она на тебя. Грозилась убить.

– Ну тут нет ничего необычного, – беспечно отмахнулся Рух, подошел к возку и открыл дверь. – С Новым годом, сударыня!

Из возка вылетела варежка и ударила в лоб. Бернадетта, в короткой соболиной шубке и шапочке с хвостом, сидела злая, надутая и очень красивая.

– Ты чего? – удивился Рух.

– А ты не знаешь? – фыркнула Лаваль. – Кто-то подсыпал Альферию Францевичу толченый бесов елдак в кофий.

– Это не я, – соврал Бучила. – Мне-то оно на хрена?

– Ах не ты. – Из возка вылетела вторая варежка. – Лжец и негодяй! Как ты мог, у Альферия Францевича последняя потенция еще при канцлере Ростоцком была. Знаешь, как он удивился? А я знаешь, сколько горя хлебнула, когда муженек вдруг решил супружеский долг выплатить разом за восемь наших совместно прожитых лет? Подлец ты. И шутки дурацкие. У Альферия Францевича кровь куда не надо вся отлила, теперь плохо ему. А если бы случился удар?

– Ну не случился же, – буркнул Рух, раздумывая над тем, что невинная шалость и правда могла плачевно закончиться.

– Ненавижу тебя!

– А я вот тебя обожаю! – Бучила запустил руки в возок, сграбастал графиню и потащил на себя. Лаваль брыкалась и истошно визжала. Рух подавил сопротивление и завалился в снег, подминая ее под себя.

– Пусти, пусти. – Графиня затихла, на покрасневшем лице играла улыбка. Та самая, одновременно обещающая все хорошее и все плохое. Припухлые влажные губы манили. Рух наклонился и…

– Эй, вам нечем заняться? – сбоку откашлялся Васька. – Потом нацалуетесь, пошли, Заступа, чего покажу.

– Ничего не поделаешь, надо идти. – Рух поднялся, схватил протянутую руку и поднял заснеженную Лаваль.

– На черта меня променял? – притворно обиделась графиня.

– Ну он красивый такой…

– А ты все же подлец.

– Не без этого. – Бучила увлек графиню за Васькой.

Черт, состроив крайне загадочную харю, распахнул двери возка, на котором приехал. Внутри все было до отказа забито небольшими мешочками из алого полотна.

– Это чего? – спросил Рух.

– Идола-то я продал, а что денежки пропил – соврал, – дернул ушами Васька. – Не, ну пропил, конечно, но малую часть. Остальное-то вот оно.

Черт вытянул мешочек и ковырнул когтем завязку. Рух не поверил глазам, в мешке лежали оловянные солдатики, перемешанные с кучей конфет.

– Игрушки тут и сласти всякие. – Васькина морда едва не порвалась от улыбки. – Я как идола спер, сразу решил – деньги надо на благое дело пустить. Вот, накупил подарков дитя´м. Тут не все, остальное в надежном месте припрятал.

– Господи, какой же дурак, – ахнул Бучила. – Это мы тут все чуть не передохли из-за сраных конфет?

– Подарки это, – смешался Васька. – Нельзя без подарков дитя´м. Не по-божески это, не по-людски. Пущай порадуются, а мне, может, на небе спишут грехов.

– Как ты их собираешься разносить, тупая башка? – спросил Рух. – Представь, сколько в Новгороде детей?

– Много, – растерялся Васька. – И чего делать?

– Господи, куда вот ты без меня? Зови Бастрыгу и поскорей, – распорядился Бучила и пошел на место побоища.

Когда Васька привел Бастрыгу, Рух указал на немножечко окровавленные кожаные мешки и сказал:

– Здесь три тысячи гривен, Васькин должок и тысяча сверху за крохотную услугу.

– Это какую? – навострился Бастрыга.

– Собирай всех чертей, которые в городе есть, будете помогать. Я тебе объясню. Ну, чего встали? Вперед. И мне, старику разнесчастному, придется ноги топтать. Вы со мною, сударыня?

– Конечно, с тобой, – рассмеялась Лаваль.

И они трудились всю ночь. Небо над Новгородом пылало огнями, и улицы полнились смехом и песнями. Наступивший новый, 1680-й, год обещался стать лучше других. Врал, конечно, поганец, но это было не важно. Поутру всякий без исключений ребенок в городе увидел на пороге подарок. А у приютов святой Анны и святой Варвары нашли по целой горе. И каждый ребенок в тот день улыбнулся. И улыбки эти, хоть на мгновение, сделали этот поганый мир чуть светлей.

Ничего человеческого