Предназначение - Галина Дмитриевна Гончарова Страница 16

Зашипела боярыня, ровно кубло гадючье:

– Хорош-ш-ш-шо, гос-с-сударыня, сей же час-с-с-с все исполню.

– Да про девку не забудь. Поговорила я с Адамом, не против он. Пусть к нему обращаются все пострадавшие, государь ему и помощника второго нанять разрешил.

– Да, гос-с-с-сударыня.

– Иди себе, боярыня, а книги предоставь немедленно!

Устя дождалась, пока за боярыней дверь закрылась, и в окно посмотрела.

Там ветер обледенелые ветки раскачивал, тяжко, тоскливо…

Она такой же веткой в гнездо гадюк сунула, пошерудила там… авось и цапнут раньше времени? Чует душа неладное, ох чует!

Жива-матушка, помоги!

* * *

Анфиса Утятьева все действия свои на три шага вперед продумывала. И других она сильно за такое поведение уважала, вот ту же Устинью Заболоцкую.

Тихоня-то она, понятно, а как развернулась? Поди ж ты!

Все на царевича охотились, а она – на царя, и поймала ведь, да еще, считай, врагов и нет у нее.

Данилова Марфа в монастыре, но с ней просто беда приключилась, там Устинья не виновата. Орлова и Васильева ею от смерти спасены, Мышкина… ту в монастырь далекий отправили, так она рада до беспамятства, что не казнили.

Сама же Анфиса замуж выходит в скором времени, за Аникиту Репьева.

Дождался ее парень, Анфиса ему на грудь пала, от счастья заплакала, все у них и сложилось.

А то как же?

Федор – понятно, но покамест она в палатах царских была, она Аниките записочки писала исправно, в любви своей признавалась, вот и боярич ее ждал.

Дождался.

Свадьба на Красную горку и будет как раз, а сейчас Анфиса на Лембергскую улицу направлялась. Травница там живет, да такие притирания делает, такие отвары… Анфиса не раз уж у нее все покупала. Красота – она ж не сама по себе возникает и прибавляется, за ней ухаживать надо, долго да тщательно.

Вот Анфиса и старалась.

С травами в баню ходила, с травами волосы мыла, лицо и тело мазями натирала – пропусти день, мигом гадкие веснушки появятся, даже осенью они Анфису мучают… тайна страшная, ну так что поделать, если коса у нее золотая, да ближе к рыжине. Вот и проскакивают пятнышки противные!

Не место боярышне на Лембергской улице, ну так Анфиса и оделась просто, косу под платок темный убрала, чернавку доверенную с собой взяла, лицо накрасила так, чтобы не узнать ее сразу было, возок у трактира оставила…

До лавки травницы дойти не успела она – чужой возок пролетел, снегом подтаявшим обдал боярышню, та едва лицо прикрыть успела.

А возок у лавки остановился, и из него боярыня Пронская вышла. Не Степанида, а невестка ее, ту Анфиса тоже знала. В палатах царских видывала.

Не частая она там гостья, но захаживала, да не к свекровке своей, а к государыне, Анфисе еще тогда интересно было, чего ей надобно, а сейчас и вдвойне.

Как тут устоять да не подслушать?

Анфиса знала, стоит ей в лавку войти, сразу колокольчик над дверцей брякнет, ее услышат. Так можно и не входить ведь, на то и окна, чтобы под ними подслушивать?

И то ей ведомо, что травница задыхается время от времени, ей свежий воздух надобен, одно из окон обязательно она приотворенным держит. Анфиса и подошла к лавке вплотную, под одно окно зашла – тихо, под вторым прислушалась…

– …не отходит от него.

– От меня тебе что надобно? Яда какого?

– Нет, травить ее не ко времени, Борис от ярости обезумеет, всех снесет. Ритуал надобен, Аксинья затяжелеть должна.

Анфиса уши навострила. Одну Аксинью знала она, а ритуал?

– Правила ты знаешь, человек родной с ней крови надобен.

– Аш-ш-ш! Брат ее подойдет? Отец и мать не так на подъем легки, а брата выманить несложно будет.

– Вполне себе подойдет, только до новолуния нам бы управиться.

– Новолуние…

– Через пятнадцать дней. Совсем ты не следишь ни за чем.

– У меня ты есть, матушка.

– Не вечная я, скоро уж пора мне настанет, дар передавать надобно будет.

– Только слово молви, матушка.

Далее Анфиса и не слушала. Отползала так тихо, что снежинка не шелохнулась, не скрипнула под сапожком. А в голове другое билось.

Ежели узнают…

Ежели…

И еще одна мысль ей пришла. А ведь когда расскажет она это Устинье… Можно ли?

Чего ж нельзя? Слова – они слова и есть, а что царица сделает – пусть сама решает. Ей же, Анфисе, от того только выгода великая будет. И рассказывать Устинье надобно, не кому другому.

Как ни странно, Анфиса Устинью уважать начала после отбора. Щучка акулу завсегда уважать будет, когда уплыть сможет. Теперь дело за малым – пройти в палаты государевы да с царицей увидеться… а и не страшно, ей Аникита поможет. Скажет она ему, что Устинью на свадьбу пригласить желает, авось не откажет он невесте?

С тем Анфиса и выбралась с Лембергской улицы незамеченной. Повезло ей, жива осталась.

* * *

Аксинья на Михайлу посмотрела злобно, как на врага лютого.

А что ж? Когда б не он, злодей проклятый, разве б она за Федора замуж вышла? Да никогда! Михайла, дрянь такая, и Устинья дрянь… и убить их обоих мало! Устьку особенно!

Аксинья-то на другое рассчитывала, что выйдет она замуж за царевича, старшую сестру к себе возьмет, и помыкать ей будет, и гонять то туда, то сюда… а она за царя замуж вышла!

Как только смела она, гадина!

И выглядит счастливой, видела ее Аксинья несколько раз в коридорах! Идет, аж светится изнутри, когда одна, не так еще, а ежели с мужем, так и вовсе хоть ты ее на небо выкатывай вместо солнышка. И платье на ней дорогое, хоть и скромное, и украшения царские, и… и не бьет ее муж, это Аксинье сразу видно.

Теперь видно.

Ей-то от Федора доставалось частенько, не по лицу, конечно, но за косу ее таскали, шлепки и щипки сыпались постоянно, да и остальное все…

Не знала Аксинья, что долг супружеский – это больно так. С Михайлой что было, оно только в радость случалось, но ведь не скажешь о таком Федору-то?

Нет, никак не скажешь!

Михайлу она ненавидела, но что пришел он – хорошо, сейчас хоть Федора уведет… может быть.

И верно.

– Мин жель, на Лембергской улице танцы сегодня, не желаешь пойти? До утра веселье будет, скоморохи из другого города приехали с медведем дрессированным, борьбу