Предпоследняя правда - Филип Киндред Дик Страница 7

– Сейчас и есть подходящий момент, чтобы давить на них, и меня учили, Ник, в берлинском Институте психологического оружия, лучшие врачи миссис Морген, и я знаю. – Он повысил голос, обращаясь к аудитории: – Как все вы понимаете, наш главный механик был…

Но в ответ из рядов донесся враждебный, издевательский голос:

– Слышьте, комиссар, мы вам дадим мешок репы. Политкомиссар Нуньес, сэр. И посмотрим, как вы из нее выжмете бутыль крови. Окей? – По рядам покатился негромкий одобрительный шум.

– Что я и говорил, – сказал Николас комиссару, который вспыхнул и судорожными движениями пальцев начал комкать свои записи. – Ну теперь ты отпустишь их обратно по койкам?

Нуньес громко объявил:

– Между вашим избранным президентом и мною возникли некоторые разногласия. В качестве компромисса я задам всего один, последний вопрос. – Он сделал паузу, разглядывая их; люди ждали с усталым страхом. Единственный отчетливо враждебный голос сейчас молчал; Нуньес имел над ними власть, поскольку – единственный в убежище – был не обычным гражданином, а чиновником самого ЗапДема, и мог вызвать живых полицейских-людей сверху. Или, если агентов Броуза вдруг не оказалось бы поблизости, – группу коммандос, состоящую из вооруженных ветеранов-лиди генерала Хольта.

– Комиссар, – объявил Николас, – задаст только один вопрос. А после этого, слава богу, мы все пойдем спать. – Он уселся.

Нуньес, как бы размышляя вслух, спросил медленным и холодным голосом:

– Как мы можем компенсировать для мистера Янси наши недоработки?

Николас внутренне застонал. Но никто, даже Николас, не имел ни законной, ни какой-то иной власти, чтобы остановить человека, которого враждебный голос из аудитории только что верно назвал их политкомиссаром. И все же по Закону это было не совсем уж плохо. Потому что через комиссара Нуньеса существовала прямая и живая связь между их убежищем и правительством Эстес-парка; теоретически они могли отвечать через него, и даже сейчас, в самом сердце мировой войны, мог существовать диалог между танками и правительством.

Но танкерам было непросто подчиняться ура-патриотической линии Дэйла Нуньеса в любой момент, когда тот – а точней, его начальство с поверхности – считал нужным. Например, сейчас, во время отдыха. И все же альтернатива могла быть еще хуже.

Ему уже предлагали (и он тут же, весьма и весьма постаравшись, навсегда вычеркнул из памяти имена предлагавших) сделать так, чтобы их комиссар однажды ночью бесследно исчез. Но Николас ответил – нет. Это не поможет. Они пришлют следующего. И – Дэйл Нуньес был просто человеком. Не властью. И что, было бы лучше, если бы вы столкнулись с Эстес-парком как с властью, которую вы можете видеть и слышать на телеэкране… но до которой не можете ничего донести?

И поэтому, как ни раздражал его комиссар Нуньес, Николас признавал необходимость его присутствия в «Том Микс». Радикалов, которые пробрались к нему как-то ночью со своей идеей быстрого и легкого решения проблемы с комиссаром, удалось надежно и твердо переубедить. Николас, по крайней мере, на это надеялся.

В любом случае Нуньес был все еще жив. Так что, судя по всему, ему удалось донести до радикальных граждан свою аргументацию… а дело было уже три года назад, когда Нуньес впервые включил пылкого борца и энтузиаста.

Он задумался: а догадывался ли об этом сам Нуньес? Представлял ли себе, как близко он был от смерти и что именно Николас спас его, отговорил потенциальных убийц?

Любопытно было бы знать, какой была бы реакция Нуньеса на это. Благодарность?

Или презрение.

И в этот момент Кэрол подала ему знак, подзывая на виду у всех собравшихся в Колесном зале. Как раз когда Дэйл Нуньес шарил взглядом по рядам, выискивая, кто же ответит на его вопрос, Кэрол – невероятно! – жестом сообщила Николасу, что им надо срочно уйти вместе.

Рядом с ним Рита, его жена, тоже заметила этот знак, этот призыв; с застывшим лицом она уставилась прямо перед собой, притворяясь, что ничего не видит. И Дэйл Нуньес, выбрав свою цель, тоже заметил. И нахмурился.

И все же Николас послушно двинулся за Кэрол вверх по проходу, а затем из Колесного зала, в опустевший коридор.

– Что, ради всего святого, тебе нужно? – спросил он, когда они остались наедине. Нуньес так посмотрел на них, когда они покидали собрание… это ему еще откликнется в свое время; комиссар не забудет.

– Я хочу, чтобы ты подписал документы о смерти, – сказала Кэрол, шагая в сторону лифта. – На бедного старого Мори.

– Но почему именно сейчас? – За этим скрывалось что-то еще; он чувствовал.

Она не ответила; оба они молчали всю дорогу до клиники, до морозильной камеры, где лежало застывшее тело – он мельком заглянул под покрывало и тут же вышел из камеры, чтобы подписать формуляры, что разложила для него Кэрол, все пять копий, аккуратно отпечатанных и готовых к отправке по видеолинии чиновникам на поверхности.

Затем из-за пазухи, из-под своего застегнутого на все пуговицы белого халата, Кэрол достала крохотный электронный аппарат, в котором он узнал записывающее устройство скрытого ношения. Она вынула из него кассету с записью, выдвинула стальной ящик одного из шкафов, в котором на первый взгляд хранились медицинские принадлежности, – и на краткий миг ему открылся вид других кассет с записями и другой электронной аппаратуры, которая явно никак не касалась медицины.

– Что происходит? – спросил он, на сей раз более сдержанно. Очевидно, она хотела сделать его свидетелем, показать записывающее устройство и склад записей, который держала под замком, в тайне от всех. Он прекрасно знал Кэрол, знал очень близко, как и любой другой обитатель «Том Микс», – и все же это оказалось для него неожиданностью.

Кэрол сказала:

– Я записала на пленку речь Янси. Ту часть, ради которой я и пришла, по крайней мере.

– И остальные кассеты с записями в этом шкафу?..

– Да, все это Янси. Предыдущие его выступления. Здесь больше чем за год.

– А это вообще законно?

Кэрол собрала вместе все пять копий свидетельства о смерти Мори Соузы и вложила их в приемное устройство телефакса, который вот-вот должен был отправить их по проводам в архивы Эстес-парка.

– Я проверяла. Фактически да, это законно.

Николас облегченно выдохнул.

– Иногда мне кажется, что ты чокнулась.

Ее мысли вечно устремлялись в каких-то неожиданных и странных направлениях, а блеск и сила ее могучего разума постоянно ставили его в тупик; он никогда не поспевал за ней и потому все больше почтительно благоговел перед ней.

– Объясни, – попросил он.

– Заметил ли ты, – сказала Кэрол, – что в своей речи в прошлом феврале Янси, используя выражение coup de grâce, «удар