Пятый подвиг Геракла - Александр Владиславович Михайловский Страница 26

болеть, а на шее появилось большое пигментное пятно, переходящее на подбородок. Её плечи покрылись зудящими пятнами. Суставы на руках и ногах распухли, покраснели и постоянно ныли, а при смене погоды простреливали резкой болью. Она чувствовала, что превращается в развалину, и это означало конец. Иногда она ловила на себе сочувствующие взгляды товарок, понимающих, что на этот раз она обречена. В зеркале она видела изможденную старуху с большим животом, в котором активно шевелился новый организм…

Шустрый это был ребёнок. Он так порой расходился, что живот колыхался из стороны в сторону, отчего Молли даже просыпалась среди ночи и гладила свой живот, пытаясь унять находящееся внутри существо. Она не испытывала к нему ни любви, ни нежности, и всего лишь хотела выспаться. Но при этом, по мере того как утихал ребёнок от ласковых поглаживаний, какое-то непонятное, но удивительно приятное чувство охватывало её. Такого с ней раньше не было. Она будто бы погружалась во что-то теплое, мягкое и радостное, бесконечно родное… И это необычное переживание на грани яви и сна было как некий дивный дар ей, уже обреченной, смотрящей в глаза Тьмы…

Как только серая дверь серая открывалась и выходила очередная женщина, тут же в кабинет заходила следующая. Доктор тратил на осмотр минуты три, иногда пять. Выйдя, женщины сразу спешили к выходу из «больнички», и на их лицах нельзя было прочесть ничего.

Вот и подошла очередь мамаши Молли… Прежде чем зайти, она зачем-то замешкалась и сделала резкий вдох. Получилось шумно и похоже на всхлип. Затем её слегка подтолкнули, и… Молли тут же споткнулась о порог. Обернувшись, она не сразу нашла ручку, чтобы закрыть за собой дверь; кто-то из женщин сделал это за неё.

В кабинете для осмотра царил совсем другой запах, нежели в коридоре. Здесь резко пахло сигарным дымом, одеколоном и какой-то сладкой микстурой. Доктор сидел за деревянным столом; падавший в окно яркий свет хорошо обрисовывал его силуэт, в то же время делая неразборчивыми его черты. Молли подошла поближе и увидела все тот же чахлый чубчик, тонкие губы, белесые глаза. Доктор смотрел на неё равнодушно, как на деревянный чурбак. Он просто выполнял свою работу.

Как она делала это уже много раз, мамаша Молли скинула своё полосатое платье. Не вынимая из угла рта тлеющей сигары, доктор встал и принялся ощупывать её живот. Уже зная свой приговор, женщина тоскливо смотрела на его влажно поблескивающую лысину, на чубчик, на лохматую бороду. Она вздрагивала от прикосновений его пальцев, но он, казалось, этого не замечал. Ощупав живот и не выказав при этом никаких эмоций, он осмотрел её грудь, шею, плечи… Выражение его лица ни на малость не изменилось.

— Покажи руки, — сказал он таким же бесцветным тоном, как и его глаза.

Молли вытянула руки ладонями вверх. Доктор Митчелл потрогал распухшие запястья, затем, наклонившись, посмотрел на колени.

— Открой рот.

Молли открыла. Доктор бросил взгляд на её изъеденные порчей зубы и кивнул. Это значило, что можно одеваться.

Пока Молли неуклюже натягивала свой балахон, он записывал что-то в тетрадь.

— Все, отрожалась ты, — сказал он, не отрываясь от своего занятия и все так же посасывая сигару. — Ты была весьма продуктивна, но теперь твой организм полностью изношен. Сразу после родов ты отправишься на бойню.

Молли медленно двинулась к двери. Выходя, она снова споткнулась о порог…

Ночью мамаша Молли не могла уснуть. Ей не хотелось умирать. Нелепые, на грани безумия, мысли лезли ей в голову. Ей представлялись все рожденные ею дети. Она не помнила, сколько родила мальчиков, сколько девочек. Это не имело никакого значения. Но все они сейчас должны быть живы… Как жив и этот, последний, который сейчас, как ни странно, ведет себя спокойно у неё внутри. Он словно слушает её мысли… «Слушай, существо, слушай… Ты родишься для того, чтобы умереть. Я никогда не пыталась представить, что было бы, если бы нам позволили жить. В чём смысл того, что нас убивают? Его нет. Если бы он был, мы бы не испытывали такого страха перед смертью. Просто так обстоят дела. Просто так нужно. И этого не изменить. Но если… изменить? Просто если представить себе, что нам не нужно умирать? Ведь, если бы нас не убивали, мы бы, наверное, так и продолжали бы жить… Удивительно… Сколько бы мы жили тогда? Может быть, вечно? Ох, надо же, я никогда об этом не задумывалась… Что тогда было бы? Тогда тебя у меня никто бы не забрал. Зачем, если умирать больше никому не нужно? Слышишь, существо? Мне было бы интересно взглянуть на тебя, каким ты станешь, когда вырастешь… Ты знаешь что… Ты сиди там подольше. Тогда и я проживу чуть подольше. Я завишу от тебя, слышишь? Тебе же там хорошо, правда? Прошу, только не торопись…» Так думала Молли, не замечая, что начинает разговаривать вслух.

— Что за чушь ты там бормочешь, Молли? — услышала она чей-то недовольный голос. — Ты во сне, что ли? Замолчи, а? Спать мешаешь!

Дальше Молли уже следила за тем, чтобы её мысли никто не слышал. И мысли эти так её возбудили, что она и не заметила, как настало утро. Фантазии поблекли, и лишь их отблески брезжили где-то в сознании, как угольки потухшего костра… Наступал новый день, ещё на один шаг приближающий её к концу. Как быстро теперь летит время!

Когда первый луч солнца засиял из-за горизонта, женщины стали вставать и заправлять постели. И тут Молли почувствовала нечто странное… Это была какая-то резкая вибрация, воспринимаемая не ушами, а разумом, которая стремительно нарастала до такой громкости, что согнувшейся над своё постелью мамаше Молли захотелось схватиться руками за голову. Но потом все внезапно оборвалось, и мир словно бы издал облегченный вздох, будто у него прорвался исполинский нарыв.

Разогнувшись, Молли посмотрела на других женщин: почти все они замерли, прислушиваясь и оглядываясь по сторонам.

— Вы тоже слышали это? — воскликнула она.

— Да! Да! — закивали женщины, оглядываясь по сторонам. — Что это? Мамаша Молли, что это было?

— Спокойно, девочки. — Мамаша Молли хранила ледяное спокойствие. — Я думаю, нам нужно выйти из барака и посмотреть, что происходит.

Женщины, толкаясь животами, беспорядочной толпой выбежали во дворик для прогулок, прямо под моросящий дождь.

И тут они обомлели от неожиданности: охранник, который должен был контролировать все их перемещения, выронив свою дубинку, бесформенным кулем чёрного тряпья валялся у входа и нечленораздельно стонал, как от невыносимой боли. Но про охранника все тут же забыли, когда увидели невероятную в