Антон Волков - Битва за Свет [СИ] Страница 30

— Я чувствую, её нет среди мертвых, и она где-то недалеко… Вы должны спасти её. — Мурашки пробежали по моей спине от этих слов бабушки. Они будто не позволяли себе не верить. Это трудно описать рационально, но, почему-то, у меня не осталось, ни тени сомнения в том, что Даша действительно жива!

— Мать! — отвечал спустя пару секунд Клоп, — Ты, конечно, жизнь повидала, многое знаешь, но нам надо спасти сотни тысяч, а может и миллионы людей, и мы не можем полагаться на твои догадки, — произнёс военный, однозначно понимающий как силу приказа, так и то, что нынешняя ситуация не даёт права полагаться на шестое чувство старухи.

— Марина! — уже совсем мистически воскликнула бабка, — Ты её бы оставил на растерзание нежити? — на последних словах баба Зоя начала креститься и что-то нашёптывать себе под нос. Клоп вытаращил на неё глаза, и я видел, насколько сильно он был удивлен.

— Но откуда ты… Откуда ты знаешь, мать, про Марину? — растерянно задал вопрос Клоп. Гоша же тоже всем своим видом выражал один большой знак вопроса. Я уставился на старушку.

— Я вижу, вижу, что ты постоянно о ней думаешь, — ровным тоном и с доброй улыбкой отвечала седая старуха, чьи руки кротко лежали на коленях, а спина была похожа на полукруг от крайней степени её сутулости. — Я могу чувствовать мысли людей, но только хороших людей, а все вы тут люди добрые и хорошие…

Клоп долго бегал взором по потускневшей и запятнанной от времени скатерти, покрывающей небольшой стол, за котором сидели мы пятеро: Клоп, Гоша, Ярослав, баба Зоя и я (дети Ярослава с дедом сидели и играли возле печки). Он сидел и покручивал золотое обручальное кольцо на безымянном пальце, а потом сказал, обращаясь как бы к нам с Ярославом.

— Марина — моя жена, царство ей небесное. Я потерял её полтора года назад, когда она сильно захворала воспалением легких, но выкарабкаться так и не смогла. — c затухающей интонацией рассказал Сергей Валерьевич. Я опустил глаза и кротко кивнул в знак соболезнования. Гоша вздохнул; по всей видимости, он знал покойную супругу своего старшего по званию товарища и тоже соболезновал.

— Найдите и спасите Дашу! — повелела баба Зоя.

— Ладно, — подняв взгляд и решительно хлопнув пальцами руки по краю стола, сказал Клоп, — утром поедем, вернём Ярославу машину, чтобы больше не задерживать его здесь, но!.. Я поеду с ними в Питер, т. к., и я не отказываюсь от своих слов, медлить больше нельзя. А вы с Гошей отыщите Дашу и пулей тоже в Питер, может к тому времени меня ещё не отправят дальше. Вопросы?

— Спасибо большое, Сергей Валерьич! Спасибо, Игорь, и Вам! — Радостно поблагодарил я бойцов. Мне стало настолько легко от того, что с огромной долей вероятности Даша и впрямь была цела и невредима. Да что там "доля вероятности!" У меня лично теперь не оставалось ни малейшего сомнения, что с Дашей всё хорошо. Иначе как тогда бабка могла бы узнать про покойную жену Клопа, Марину? Значит, у неё действительно есть дар, и она совершенно точно знает — Даша жива!

Затем мы все разместились по дому и, кто на чём: кто на старом тряпье, кто на ковриках, прямо в одежде легли спать. Баба Зоя же уложила на свою кровать детей, а сама села в кресло у камина и стала то ли что-то зашивать из одежды, то ли вязать. Одним словом, спать она отказалась, мол, "на том свете ещё высплюсь". Клоп сходил и закрыл снаружи ставни, чтобы хоть и тусклый, но всё же заметный свет от камина не был виден снаружи. И не бандитов опасался Сергей Валерьич, и не воров… В округе уже появились первые добредшие досюда афганцы, а это означало, что теперь счёт уже пошел на часы: целые их полчища могли не сегодня — завтра нагрянуть сюда и тогда конец, конец "Света"… Рядом с бойцами лежали их автоматы с полностью перезаряженными рожками, а также по одному запасному, благо в рюкзаках обоих бойцов был приличный боезапас. В первые минуты после того, как я принял горизонтальное положение, мне казалось, что заснуть мне точно не удастся, по крайней мере, из-за банального чувства тревоги, страха, что в любую минуту снаружи я могу услышать душераздирающие вопли. Это означало бы, что в нескольких сотнях метров рвут кого-то на части человекоподобные мертвецы, а мы, вероятно, уже окружены толпами этих бестий. Несколько минут я лежал и прислушивался даже к малейшим шорохам. Правда, спустя некоторое время, я сумел немного расслабиться; в этом мне помог теплящийся в камине свет, и беззаботно прыгающая по стенам комнаты тень от играющих языков несильного пламени. Но самое главное, что я уже никогда не смогу забыть, это силуэт старушки на фоне печки: Сгорбившейся, с шерстяной шалью на плечах, и склонившейся над своим вязанием! Как же стало мне тогда легко на душе, и от уюта, которым была пропитана хата бабы Зои и от нахлынувших воспоминаний о детстве и о бабушке, точно также сидевшей некогда в таком же потёртом креслице и вязавшей носки или варежки. И я перестал вслушиваться в шорохи, перестал думать о нежити, разгуливающей уже где-то совсем близко. Сознание моё стали занимать совсем другие, теперь уже более философские и проникновенные мысли. Теперь я задумался о том, что насколько же важны для каждого отдельно взятого человека его близкие, их судьба, по сравнению даже с судьбой целого мира. Сперва я проанализировал свои чувства и своё поведение в сложившейся ситуации и начал было думать: "Что, мол, как же так? От нас и от меня в частности зависит столькое: жизни сотен тысяч человек, судьбы стран и дальнейший ход истории в принципе. В это я с трудом бы сам поверил ещё пару месяцев назад, но, тем не менее, такое бремя и такая ответственность выпали-таки на мою долю. А я? Я сам себе даю зарок, что без Даши я отсюда с места не сдвинусь. Дай то Бог, что старушка права и мы найдём Дашу, но если вдруг это не так, то что получается — я плюну на всё и вся? И пусть даже Клоп не плюнет, но, кто знает, может именно мне было уготовано успешно завершить операцию. Ведь, как минимум, я неплохо знал Скандинавию и язык, что крайне важно для передвижения по северным странам и дальнейших там переговоров. Да как так вообще можно даже думать?" — размышлял я. Но затем мысли мои стали уходить всё дальше и глубже в философское русло. Тогда я зарассуждал по-другому: "А что мне вообще, в принципе, с того, что страна наша, да пусть даже хоть целый мир полетят в тартарары. Если со мной не будет Даши, на кой оно мне вообще всё будет нужно — страна, мир? Каждый же человек в своём сознании — центр вселенной. Он по-своему воспринимает мир, у него свои ценности и мечты, к которым он стремится. А если у него отнять всё, ради чего он жил: любимых людей, возможность реализовать свои мечты и заставить его ежедневно банально выживать, то будет ли он сыт одними лишь идеями? Будет ли продолжать "барахтаться" не пойми для чего? Конечно, нет!" — поймал было себя на мысли я. Но тут почему-то подумал про Клопа. Я же ведь и не догадывался, что он был женат. А сейчас он, по сути, ведь тоже остался совершенно один после смерти жены, но при этом он по-прежнему верен своей стране, ведомству, друзьям. "Зачем? — размышлял я, — К чему ему теперь стремиться, да и ради чего?". И тут меня словно осенило: ну если уж и суждено нам подохнуть, от афганцев ли иль ещё от чего, так лучше подохнуть, но попытаться сделать что-то ради будущего, и ЭТО, эти деяния во благо будущих поколений, и будут ТЕМ, ради чего стоит барахтаться! Сгинуть как таракану, раздавленного тапком, ни для чего, по чужой воле или выжить и победить, осознавая, что ТЫ подарил новую жизнь как минимум своей стране, а может и всему континенту? Ты же будешь героем, каких свет не видывал! Про тебя будут слагать песни и восхвалять веками будущие счастливые поколения, наслаждаясь жизнью, солнцем, водой и травой. А можно, конечно, распустить нюни и хоть сразу в петлю и что? Уподобиться таракану? Не-ет, лучше герой, чем таракан при прочих равных. Но сперва, конечно же, Даша, а геройство уж как придётся…

Я совершенно не заметил, как провалился в глубочайший сон. Без снов, без кошмаров. Простой и крепкий сон "вырубил" меня где-то минут через сорок после того, как мы легли.

— Эй, подъём, Родина зовёт! — чья-то рука дёргала меня за плечо. Я, щурясь, приоткрыл один глаз. Меня будил Гоша, а тем временем Ярослав поднимал детей. На улице едва начало рассветать. По моим догадкам времени было немногим за семь.

Поели. Частично из наших, частично из бабы Зоиных запасов: тушёнку, сухари, чай на колодезной водичке (конечно, не настоящий чай, а некое его подобие из сбора каких-то трав) — невероятно вкусный, а детям старушка дала по стакану молока, от вида которого все городские уже давным-давно отвыкли.

— Мать, — обращался Клоп к старухе, — хороший ты человек… Поехали с нами в Питер, тут ты ещё и двух дней не протянешь.

— Нет, милок, не поеду я… — отвечала баба Зоя. И так я тут уже задержалась, пора мне уже и так на покой. Что мне ваш Ленинград, кому я там нужна? — искренне, без толики страха в голосе говорила старушка. — Мне уже девяносто третий годок пошёл, пора мне и так, пора…