Спаситель (СИ) - Прохоров Иван Страница 9

– Простите! – перепугался Филипп и быстро вышел из туалета.

Первое на что он обратил внимание – тон судьи изменился. Голос дамы в мантии при оглашении приговора стал деревянным и неуверенным, на смену сонливой монотонности пришла визгливая нервозность. Она быстрее стала читать по бумажке, в десятый раз, наверное, описывая старую как мир историю преступления. Только теперь формулировки звучали зловеще. Теперь юридический канцелярит ткал из Завадского образ расчётливого злодея, а не неудачливую жертву низменных страстей. Звучало, это, конечно смешно для тех, кто Завадского знал. Только самому Филиппу было не до смеха. И если раньше он держался за образ мелкого неудачника, которого просто использовали, как обычно используют неудачников, то теперь он все понимал. Адвокат смотрел в стол приподняв брови. Лицо – маска опытного провинциального актера, исполняющего заученную роль. Взгляды окружающих таили злорадство спасенных счастливцев, лицезреющих вечное падение неудачника.

– Подождите! – вдруг подпрыгнул Завадский. – Что это?! Да ведь все не так было!

– Сядьте! – прошипел адвокат и дернул его за пиджак.

Судья постучала молоточком.

– Ну ты! Заодно с ними! – Завадский толкнул адвоката в плечо – совсем легонько, но сразу же устыдился.

Даже такое сильное чувство как возмущение несправедливостью неспособно взломать клетку, построенную зайцами.

Завадский покосился на конвоиров, которых было теперь двое (к двухметровому «знаку вопроса» добавился тот, который нашел его в туалете).

– На основании части третьей статьи шестьдесят девятой… – бубнила судья.

Завадский начал задыхаться – как в детстве, когда пытался удержаться, чтобы не расплакаться.

– … путем частичного сложения наказаний…

Проклятый заяц грозил пальцем. Завадский протянул к нему руки, пытаясь схватить за шею.

– … назначить Завадскому Филиппу Андреевичу наказание…

Конвоиры двинулись в его сторону.

Это называется гондон, дружище. Использованный гондон, его же просто выбрасывают в урну.

– …в виде лишения свободы сроком девять лет с отбыванием наказания в колонии строгого...

– Соблюдайте тишину!

Заяц исчез, и больше не вернется, но он успел сделать свое главное дело. Новый призрак вышел из тумана – нахальная улыбка, небесно-синие глаза. Такие же как у его дочери.

– …взять под стражу в зале суда.

– Всем покинуть помещение! – закричал конвоир, доставая наручники.

Поначалу он еще буянил и что-то кричал, игнорируя болезненные тычки конвоиров и даже когда на лестнице «знак вопроса» хорошенько огрел его по почкам, Завадский не унимался. Только на улице, на подходе к небольшому автозаку, забитому бандой черных риэлторов, он вспомнил о Виктории и сник.

Зря послушал эту дуру, это ведь и есть малодушие, мог бы на худой конец напиться.

У автозака кучковались журналисты. На Завадского они смотрели с заинтересованным отвращением и совершенно беззастенчиво, как будто наручники на руках автоматически лишили его статуса не просто гражданина, но и человека. Так откровенно пялятся обычно на зверей в зоопарке. Кто это, интересовались журналисты, и не дожидаясь ответа целились в Завадского объективами своих фотокамер.

Особенно усердствовал худощавый мужичонка в жилетке как у Вассермана с седой бородкой клинышком. Завадский видел его на городских праздниках, в окружении мэра при его публичных выступлениях на местном телеканале и даже один раз в ВУЗе он фотографировал ректора за кафедрой. Мужичонка беспрестанно щелкал своим фотоаппаратом и все норовил сунуть объектив чуть ли не в лицо Завадскому, будто тот был каким-то неодушевленным истуканом. Наверное, это было опрометчиво с его стороны. Заяц хотя и поздно, но все же умер. У самых дверей автозака Завадский изловчился и точным ударом ноги выбил фотоаппарат из рук мужичонки. От неожиданности тот встал как вкопанный, глядя как дорогая техника, описав дугу с душераздирающим треском приземлилась на асфальт, успев сделать последний кадр – перекошенное улыбкой лицо бывшего преподавателя.

В автозак Завадского буквально закинули как полено, он кое-как поднялся и втиснулся с краю, беспардонно потеснив долговязого мужчину по имени Леха Геденос, который собственными руками задушил троих пьяниц и двух одиноких пенсионеров.

– Кто это? – поинтересовался Леха у румяного конвоира.

– Профессор епте.

– Погоняло что ли?

– Ага. – Усмехнулся конвоир и захлопнул дверь.

Автозак вырулил на Подлесную улицу и помчал вдоль лесопарка. Завадский начал уставать от потока брани. Заметив, что он единственный из задержанных был в наручниках, Завадский выдохнул и стукнул затылком в стену. Движение успокаивало. Черных риэлторов он уже интересовал мало – с жадностью, обусловленной дефицитом личных встреч, они обсуждали стратегию при предстоящих апелляциях. Лидером у них судя по наибольшей активности в вопросах спасения собственной задницы был мясистый мужик, напоминавший помятого чиновника средней руки.

Завадский закрыл глаза и в следующую секунду ударился макушкой о потолок кузова. Все завертелось перед глазами. Он потерял сознание, а когда очнулся, в глаза бил яркий свет, потому что задняя дверь автозака отсутствовала. Перед проемом лежал мясистый мужик с неестественно повернутой шеей. Его загородила тень. Завадский зажмурился от яркого света и вдруг понял, что руки его свободны. Он уперся ими о чье-то тело и увидел, что цепь, крепившаяся к правому фиксатору сломана. В правом запястье – жгучая боль под впившимся в разбухшую руку браслетом.

Болело в правом боку и сильно ныло плечо. Завадский подвигал ногами и поняв, что они целы поднялся, переступил через тело и вдруг заметил, что в автозаке явно стало свободнее. Выбравшись, он осторожно обошел отлетевшую дверь с осколками стекла, стараясь не глядеть на тело справа. Улица была совершенно пустынна. Только где-то в отдалении слышались звуки сирены. Завадский поглядел в обе стороны. Кабина автозака почти целиком смята, под острым углом к нему расположился красный внедорожник «Тойота РАМ 4» со смятой боковиной и спущенным правым колесом. Водительское стекло заслонял поднимавшийся от капота черный дым. В тиши пищали датчики, и кто-то постанывал. Завадский поглядел в сторону леса и заметил две фигуры, удалявшиеся вглубь. Одна из них заметно прихрамывала.

– Братан, помоги! – раздалось за спиной. – Ногу придавило.

Завадский обернулся, увидел вытянутое над бортом автозака лицо Лехи Геденоса, и флегматично шмыгнув носом неспешно подошел к нему.

Леха протянул к нему руку, Завадский схватил ее, потянул на себя.

– Хорош.

Звуки сирен приближались с двух сторон. Завадский бросил Геденоса и побежал в лес.

В ту же секунду открылась пассажирская дверь «Тойоты», из машины вышел крепкий черноволосый мужчина. Стекло хрустело под дорогими ботинками, пока он медленно обходил лежавший на боку автозак. Остановившись у задних дверей, он посмотрел вслед убегающему Завадскому, который в отличие от двух других беглецов выбрал правильное направление – почти строго на северо-запад. В больших глазах мужчины бесновался огонь.

Завадский с шести лет знал, что нет укрытия надежней и опасней одновременно. Он много раз пересекал этот лес с разных сторон. Сейчас ему следовало уходить от Подлесной улицы, подковой огибавшей массив с юга на юго-восток. Он не знал, откуда в нем эта уверенность, да и мог ли об этом знать впервые вкусивший настоящей свободы? Подтверждение правильности избранного пути он обнаружил через пять минут – за деревьями показалась бетонная стена третьей градирни. Завадский остановился, чтобы перевести дух, но увидел вдруг, что никакой стены нет, а на него несется огненная волна, с хищным ревом поглощая лес – словно сошедшее солнце. Следом раздался треск такой оглушительный, будто нечто сломало Землю пополам, и Завадский на какое-то мгновение даже поверил в это, обнаружив, что летит – не кубарем над лесом и не падая в космическую пропасть, а воспарив, словно Юрий Лонго перед доверчивой публикой, и понял, что это содрогнувшаяся земля ушла у него из-под ног.