Дети, сотканные ветром. 2 - Артём Ерёмин Страница 8

– Мора, говоришь, тебя зовут. Знавал одного с таким родовым именем. Пошли пройдёмся. Глядишь, снаряжение какое-нибудь завалялось для вашей шайки.

Тренер и помрачневший Игнат ушли, оставив ребят в недоумении. Только Пимен напустил на себя загадочное выражение.

– Можешь не притворяться, будто что-то знаешь, – отмахнулся от него Вий.

– Жизнь отдавай, а тайну друга не выдавай, – расплылся Сорока.

Амфитеатр наполнился радостными возгласами, отчего вьюны болезненно поморщились. Команда Леля Миронова повергла старших подмастерьев.

– Молодец, Лель! – воскликнула девочка с золотистыми волосами и робко спряталась за сопровождающей её свитой.

– С такой подмогой каждый бы бился насмерть, – мечтательно проворковал Сорока, и его поддержала вся команда.

Льву вскоре пришлось прекратить завистливо озираться на каток и отправиться по будничным делам трубочиста.

Прошло два дня. Зеница и Виселица не напоминала о себе. Месяц позимник перевалился за свою более мерзкую и сырую половину. Сквозняки в башне, какие донимали её жителей, опротивели вконец. Лекарский корпус протрубил тревогу: то и дело его подопечные в белых фартуках прерывали занятия в мастерских, чтобы объявить об осеннем обострении трудновыговариваемой болезни. Одной из жертв оказалась госпожа Софрония.

– Вот-вот, почти… – Лев приоткрыл кран, и он слегка задрожал. Давление заполнило паровой котёл. – Скоро потеплеет, учитель.

Сама госпожа в нескольких шалях раскачивалась в кресле у себя в комнате. Простое убранство составляли постель, паровой котёл и не к месту роскошный дамский столик.

Яркий осколок прошлого, решил трубочист.

– Теперь я очередная обуза для котельной, – голос выдавал слабость госпожи Софронии, в то время как макияж и причёска были, как всегда, трепетно уложены. – Распоряжающийся там вихль жаден до тепла, которое даруют нам недра Края.

Лев мог бы заступиться за Вапулу, однако вспомнил, как тот бранился с Каспаром поутру. Котельщик заявлял, что мощь котельной к зиме необходимо выводить постепенно, паровая система башни не отлажена до конца подмастерьями зодчих дел. Здравую мысль вихль подправлял руганью и угрозами. Досталось и помощнику.

Глядя на поржавевший котёл, Лев признал правоту Вапулы. Между тем госпожа Софрония не виновата в том, что её здоровье надломилось в таком промозглом жилище.

– Вихли невосприимчивы к большинству недугов, – сказала Василиса, которая, как некстати для трубочиста, пришла проведать больную. – Любая хворь не способна перенести их скверный характер.

Будущий лекарь строго глянула на трубочиста.

– Приспешники котельщика переняли у него только самонадеянность. При их хлипком-то здоровье.

– Извини, столько всего навалилось, – Лев поспешил оправдаться. – Обучение, работа…

Он с лёгкостью бы выбил полчаса для обследования у Василисы, однако мешало подозрение на то, что в его теле обнаружатся отличия от чаровников.

– Не ругай его, Василиса, – вступилась учитель. – Редко встретишь подобное рвение в словесности. Вы, волхвы, ведаете силу слов. Зодчие же воспевают язык математики и чётких линий схем. Мысли ткачей и вовсе уходят глубоко в безмолвный космос.

Перед тем как покинуть их, Лев пообещал впредь не избегать Василису. За это он получил ложку горького желе, которым подмастерья в белых фартуках кормили каждого попавшегося им под руку.

В кабинете Льва дожидался Дым, он сам напомнил об обещании свести трубочиста с лешим.

– Позволь мне говорить первым, – попросил лунси, когда они приближались к роще.

Вдалеке шумела речушка, пруд заволокло дымкой, точно своенравные молодые облака спустились прикорнуть над прохладой воды. Лев редко оказывался на улице, сегодня он приметил, что в серый задёрнутый моросью день древняя башня не выделялась на фоне всеобщей хандры.

Или же вновь я свою тоску подстраиваю под остальной мир, упрекнул себя мальчик.

На границе рощи Дым указал Льву остановиться, а сам некоторое время бродил между берёз. Землю будто покрыла грязная позолота.

– Пусть вода всегда питает корни твоего дома, служитель, – вдруг обратился Дым, глядя себе в ноги.

Из вороха опавшей листвы рядом с лунси выглянула хмурая мордочка. Леший под стать роще сменил окраску своего тельца.

– Пусть оберегают тебя ночь и звёзды, мерцающий, – скрипя деревом на ветру, произнёс леший. – Гляжу, с тобой пришёл кое-кто… Догадывался, что явиться. Спрашивать изволит, надоедать.

Дым с удивлением посмотрел на Льва, тот пожал плечами. По крайней мере, древесный старичок не целится в него шишками.

– Чую, чую. На его груди. В прошлый раз гадал – не померещилось ли.

– Нет, – Лев медленно продвигался к существу.

Дым тактично удалился к пруду, сказав что-то о водяном. Трубочист и леший остались одни, с опаской поглядывая друг на друга.

– Вот что я ношу на груди, – Лев достал из-за пазухи янтарь.

Леший не удивился. Он как будто знал, чего ему ожидать, но поник, когда своими глазами увидел янтарь.

– Страдалец, узы твои нерушимы, – скорбно произнёс леший.

– Это росток дерева Ладо.

– Знаю, дитя осквернителей. И мне безмерно горько зреть его запертым в камне. Иль ты принёс его ради злорадства? Знай, быстро спущу…

Лев упал на колено, чтобы хоть как-то уменьшить непонимание между ним и сторожем рощи.

– Нет, нет, господин леший. Я просто не знаю, как мне быть с ним.

– Как?! – встрепенулся леший. – Достать его навряд ли получится. Не приживётся. Хотя не лучше ли небытие, чем услужение осквернителям?

– Я не желал его носить. Выбора мне не оставили. Скажите, кто создал его?

Скрипя конечностями, леший забрался на трухлявое дерево. Свысока он вещал:

– Уж точно не вы, слабое семя осквернителей. Не доросли до мощи предков. Те не ведали пределов дозволенного. Саму сущность природы меняли. Сколь же диво наплодили! Под нужду подстраивали само полотно мироздания. И вон чего вышло. Перестарались, треснул космос, и пращуры их ныне ютятся на ошмётках, прилипших к чужому миру. Как мыши в норах.

Слова лешего подтверждали догадки Киноварного о древнем происхождении янтаря. Однако для Льва куда волнительнее было узнать имя хозяина лучезарного камня.

– Вы сказали, что чуете росток. Раньше случалось подобное?

– Память моя коротка, чадо осквернителей. Только Ладо поглощает знание о мире, как влагу впитывает истосковавшийся листочек.

Опечаленный Лев прислонился к дереву. Леший подставил пожелтевшую шевелюру под ветер.

– Скоро снег приспеет, – шелестом листвы проговорил он. – Почему же не спросишь его самого?

Лев недоумённо уставился на охранителя рощи, а после обвёл взглядом его делянку. Туман пронизывал кроны, как будто проходил сквозь сито.

Лев охнул:

– Я видел сон… Там росло дерево.