Маг воды. Том 3 - Саша Токсик Страница 46

— Думаю, кому-то выгодно ваше разорение. — Я старался говорить ровно, без нажима. — У вас есть конкуренты? Кто-то, кто хотел бы прибрать к рукам ваше дело?

Добролюбов застыл. Секунду, две, три. Потом его лицо начало меняться. Недоумение сменилось пониманием, понимание яростью.

— Конкурентов хватает… — голос его был тихим, но в нём звучала угроза. — Но больше всего на мой завод зарится барон Мергель.

Он замолчал, глаза расширились. Я видел, как в его голове складываются кусочки мозаики.

— Боже правый, — выдохнул он. — Ведь он… Сегодня утром он звонил! Не прошло и двух часов после того, как я начал обзванивать клиентов, а он уже всё знает!

Добролюбов ударил кулаком по столу. Колбы подпрыгнули, зазвенели. Одна покатилась к краю, Надежда ловко подхватила её.

Предложил купить всё! Оборудование, скважину, даже марку оставить готов. «Чистая вода Добролюбова» под управлением барона Мергеля! — он выплюнул последние слова, как что-то горькое. — По остаточной стоимости, говорит. Из милости. Десять процентов от реальной цены! Десять!

— Два часа? — я изобразил удивление, хотя внутри всё сходилось. — Это очень быстро. Подозрительно быстро.

Я выдержал паузу, давая информации улечься. В тишине было слышно, как Волнов тяжело дышит.

— А знаете, в Синявино был похожий случай, — я говорил медленно, почти небрежно. — Буквально месяц назад. Господин Синявин — владелец завода и тех земель обнаружил, что его вода заражена.

— И? — Добролюбов смотрел на меня немигающим взглядом.

— И продал всё барону Мергелю. За бесценок.

Добролюбов медленно опустился обратно в кресло. Кожа скрипнула под его весом, жалобно, почти человечески вскрикнув.

— Точно! — вдруг воскликнул Волнов. Он хлопнул себя по колену с такой силой, что поморщился. — Я помню! Синявины старинный род, ещё деды их дедов те земли держали!

— Но это же… — Добролюбов схватился за голову. Пальцы зарылись в волосы, взъерошили их. — Это же чудовищно! Неужели это возможно?

— Доказательств нет, — признал я. — Но совпадения…

— К чёрту совпадения! — Добролюбов вскочил снова. — Я теперь всё понимаю! Этот… этот упырь! Сначала травит воду, потом является как спаситель!

Он метался по комнате, как зверь в клетке. Три шага туда, три обратно.

— Значит, всё продумано, — Добролюбов остановился, уставившись на свой склад через открытый дверной проем. — Но что я могу сделать? В полицию не пойдёшь: «барон Мергель травит воду», кто поверит? Да и половина судей у него на жаловании.

Он повернулся к нам. На лице читалось отчаяние человека, загнанного в угол.

— Сейчас главное — спасти то, что можно спасти, — практично заметила Надежда.

— Да, — поддержал я. — Сначала спасём воду. А там… там видно будет.

Добролюбов выпрямился. Я видел, как в нём борются эмоции, ярость, страх, отчаяние. Но победила решимость. Купеческая хватка, помноженная на праведный гнев.

— Вы правы, — его голос окреп. — Будем действовать по порядку. А потом…

Он стиснул кулаки. Костяшки хрустнули.

— Потом я разберусь с этой крысой. Клянусь памятью отца — не спущу ему этого!

«Правильно!» — одобрительно забулькала Капля. — «Плохих надо наказывать! Чтобы воду не портили!»

— Митрич! — рявкнул Добролюбов, так что старый рабочий подпрыгнул — Слушай внимательно!

Митрич вытянулся. В нём словно проснулся солдат: спина прямая, подбородок вверх. Даже промасленная фуражка встала на голове ровнее.

— Слушаю, Василий Петрович!

— Собери образцы. Из каждой бочки за две недели. Слышишь, из каждой! По порядку, с датами. На бутылках пиши день и час розлива. Чернила в конторе возьми, ярлыки там же.

— Будет исполнено!

— И Семёнова позови. Пусть все журналы несёт: отгрузки, приход, возвраты. Всё за месяц!

— Слушаюсь!

Митрич развернулся, зашагал к двери. Но Добролюбов окликнул его:

— Митрич! — в голосе неожиданно прорезалась теплота. — Ты уголь выпил? Доктор велела.

Старик обернулся, на лице мелькнула растерянная улыбка.

— Ещё нет, Василий Петрович. Забыл в суматохе.

— Выпей обязательно. В аптечке есть, верхний ящик.

— Спасибо, барин. Выпью обязательно.

Дверь захлопнулась. Слышно было, как Митрич гремит сапогами по складу, выкрикивает распоряжения. Жизнь возвращалась на мёртвое предприятие.

Добролюбов повернулся к нам. В глазах горел огонь, пусть ещё не надежды, но уже решимости.

— Если определим дату заражения точно…

— Всё, что до неё чистое, — подтвердила Надежда. — Главное найти границу.

В глазах купца вспыхнула надежда. Он схватил карандаш, начал что-то быстро считать на листке бумаги.

— Человека видели три дня назад… У меня минимум две недели запасов… По сто рублей оптом, по два с полтиной в розницу…

Карандаш летал по бумаге. Цифры складывались в столбики, столбики в суммы.

— Господи, да это же целое состояние! Я смогу расплатиться! С бондарем за бочки, со стекольщиками за тару… Рабочим жалование выдам, они не виноваты, что всё так сложилось. Пострадавшим компенсации…

Он остановился. Карандаш замер в воздухе.

— Может, даже на восстановление хватит…

Но тут же поник. Реальность вернулась холодным душем.

— Хотя какое восстановление… Скважина заражена. С этим уже ничего не сделаешь.

Он бросил карандаш. Тот покатился по столу, упал на пол с тихим стуком.

«Данила, скажи!» — возмутилась Капля. «Данила может помочь!»

«Потерпи, малышка. Скоро».

«Но дядя грустный! Дядя хороший! Капле жалко!»

Капля недовольно забулькала, но смирилась. Ей было не знакомо понятие терпения, она была стихийным существом. Но она мне доверяла.

В дверях появился конторщик. Молодой человек в круглых очках. В руках стопка конторских книг.

— Василий Петрович? Вы звали?

— Давай сюда, Семёнов. Садись. Работы много.

Началась кропотливая проверка. Митрич таскал бутылки целыми подносами. На каждой был прилеплен ярлык, подписанный его корявым почерком. Надежда проверяла пробу за пробой. Семёнов сверял с журналами, делал пометки.

Картина прояснялась. Заражение началось ровно три дня назад, тем, когда Семёныч видел чужака. До этого всё чисто. После сплошная зараза.

«Плохая вода!» — комментировала Капля каждую заражённую пробу. — «Больные! Злые! Фу-фу-фу!»

Стопка бутылок росла на столе, как крепостная стена.

Надежда работала методично, как часовой механизм. Опустить щуп, подождать три секунды, вынуть, осмотреть. Её движения были отточены до автоматизма.

Семёнов сидел, сгорбившись над журналом. Перо в его руке скрипело по бумаге, размеренно, монотонно.

— Партия номер триста двенадцать, — бубнил он себе под нос. — Розлив четырнадцатого числа, утренняя смена… Чисто. Партия триста тринадцать, розлив четырнадцатого,