Темный Лорд Устал. Книга I - Тимофей Афаэль Страница 4

— Наш род исключат из Высшего Собрания! Все наши контракты будут расторгнуты! Мы разорены! — подхватил второй, бледный, его голос дрожал на грани рыданий.

Они галдели, перебивая друг друга, создавая невыносимую, бессмысленную какофонию. Я остановился в центре холла и молча их рассматривал, как энтомолог рассматривает особенно суетливый муравейник.

Родственники. Еще одно локальное бедствие, о котором я не подумал. Впрочем, какая мне разница? Для меня они не были семьей. Они были просто… местными жителями. Аборигенами, по досадному недоразумению обитающими на территории, которая теперь по праву принадлежала мне, вместе с этим телом и этим домом.

Их эмоции были мне совершенно чужды. Страх перед потерей статуса, беспокойство о «чести рода»… Какая чушь. Я тысячи лет наблюдал, как империи рождаются и обращаются в прах. Честь — лишь слово, которым прикрывают слабость и жадность.

Их шум начал меня утомлять. Он был бестолковым, непродуктивным и мешал мне думать о действительно важных вещах. Например, о том, где в этом доме можно найти информацию об этом мире. Почему-то я не мог найти в голове Калева воспоминаний, где в доме располагается хранилище знаний. Может, они стерлись, когда я вселился в тело, а может он и сам этого не знал.

— … ты хоть понимаешь, что теперь с нами будет⁈ — надрывался краснолицый кузен.

Я решил, что с меня хватит.

— Где здесь библиотека? — произнес я сухо.

Мой вопрос повис в наступившей тишине. Четверо моих новоявленных «родственников» уставились на меня так, словно я заговорил на языке демонов из Бездны. Что ж, в каком-то смысле так оно и было.

— Ч-что? Какая еще библиотека? — пролепетал бледный кузен, тот, что был на грани рыданий. Его мозг, очевидно, не был способен обработать информацию, не укладывающуюся в сценарий «паника и обвинения».

Я медленно, почти с ленцой, повернул к нему голову.

— Я задал вопрос, — повторил я, чеканя каждое слово так, чтобы оно вонзилось в их примитивное сознание. — Мне. Нужна. Комната. С книгами. — Я сделал паузу, обводя их всех холодным взглядом. — Или вы предпочитаете, чтобы я нашел ее сам, устроив небольшой беспорядок? Я не в настроении долго блуждать по вашим пыльным коридорам.

Вот теперь до них дошло.

Я с отстраненным любопытством наблюдал за метаморфозой на их лицах. Это было почти забавно. Сначала удивление — как он смеет игнорировать суть проблемы⁈ Затем — праведный гнев, который попытался изобразить второй, краснолицый кузен. Он набрал в грудь воздуха, чтобы разразиться очередной тирадой, но поперхнулся ею, встретившись со мной взглядом. Гнев на его лице сменился растерянностью, а затем, наконец, тем самым чувством, которое я понимал и умел использовать лучше всего.

Страхом.

Не страхом перед скандалом, разорением или потерей статуса. Нет. Это был животный, иррациональный ужас существа, которое внезапно осознало, что столкнулось с хищником совершенно иного порядка. Их мелкие социальные конструкции, их «честь рода», их положение в обществе — все это рассыпалось в прах всего лишь перед моим взглядом.

Полная тетка сделала шаг назад, прижав руку ко рту. Бледный кузен, кажется, вообще забыл, как дышать. Краснолицый же просто стоял и смотрел на меня, и в его глазах я не видел ничего, кроме собственного отражения и бездонной пустоты. Кажется, они наконец инстинктивно поняли.

Перед ними был не их племянник. Не их кузен. Не тот слабовольный и предсказуемый Калев, которого они знали всю жизнь. Перед ними стоял «чужой». И этот чужой теперь был здесь хозяином.

Я выдержал паузу, давая этому осознанию полностью укорениться в их сознании. Затем, более не удостаивая их своим вниманием, я перевел взгляд на группу слуг, сбившихся в испуганную кучку у стены.

Мой взгляд скользнул по их лицам, безразлично отсеивая бесполезный, дрожащий от ужаса персонал и остановился на пожилом мужчине с аккуратными седыми бакенбардами.

В отличие от остальных, он не трясся. Он стоял прямо, и в его глазах я видел не панику, а глубокую, мрачную покорность судьбе и долгу. В этот момент я намеренно потянулся к обрывкам воспоминаний Калева, связанным с этим человеком. Вспышка. Тускло освещенная комната, и этот же старик, накрывающий пледом маленького, плачущего мальчика. Другая вспышка. Он тайком протягивает подростку-Калеву тарелку с горячей едой после того, как того лишили ужина за какую-то провинность. Его звали Степан. Он служил этому роду всю свою жизнь и был, пожалуй, единственным, кто проявлял к настоящему Калеву искреннюю, хоть и сдержанную, теплоту.

Он был надежен и полезен.

Я нарушил тишину.

— Себастьян, — я указал на старика. Мой голос прозвучал ровно и спокойно, но для съежившихся в холле «родственников» он, должно быть, прозвучал как гром. Назвать простого слугу по имени в такой момент… это было нарушением всех неписаных правил.

Старик вздрогнул, услышав это имя и мой знак. Я видел в его глазах шок, и ни капли раболепия.

— Меня зовут Степан, юный господин, — ответил он, наконец.

— Я понял, Себастьян. Проводи меня в библиотеку, — сказал я. Это был приказ, но он был адресован конкретному человеку, а не безликой челяди.

Степан смотрел на меня еще секунду, словно пытаясь разглядеть за моими словами насмешку, но за этим холодным лицом он не мог разглядеть даже того мальчика, которого он когда-то знал. Тем не менее, он принял новую реальность с достоинством ветерана. Выпрямил спину и совершил легкий, формальный поклон.

— Да, господин Калев. Прошу за мной.

Его голос был спокоен и он не отводил глаз. Спина его была прямой, а шаг — уверенным. Степан развернулся и пошел вперед, и в его движениях не было ничего от ссутулившейся рабской покорности. Это был дворецкий великого дома, выполняющий свой долг, невзирая на то, что его новый господин стал незвестно кем.

Я последовал за ним, оставляя за спиной застывшие фигуры. Местная фауна, кажется, только что получила еще один урок: даже в своем падении и безумии, новый Калев Воронов отличает полезные инструменты от бесполезного мусора.

Дворецкий привел меня в библиотеку и, о чудо, здесь наконец-то было тихо.

Комната была большой, с высокими потолками, но, как и все в этом доме, несла на себе печать забвения. Толстый слой пыли покрывал полки, на которых теснились фолианты в потрескавшихся кожаных переплетах. В углу сиротливо стоял примитивный компьютерный терминал. Самое главное — здесь не было никого. Никакого шума. Я с облегчением выпроводил Степана-Себастьяна, раз уж он дворецкий, то должен носить это имя. После я плотно закрыл за