Корсары Николая Первого - Михеев Михаил Александрович Страница 24

Как ни странно, остальные его решение приняли без пререканий. Хотя бы потому, что еще вчера так и было – ничего, справились. И сейчас пассажиры будут на борту недолго, как-нибудь потерпят. Заодно пускай кашеварят. Матвеев, усмехнувшись, сказал, что насчет запрета без нужды таскать тяжести – оно верно, а то надорвутся, понести не смогут, а что за баба без дитяти? От такой циничной прозы жизни Александр даже слегка покраснел, но потом решил не обращать внимания. Ничто человеческое не чуждо даже самой утонченной натуре, а он и сам за последнее время изрядно загрубел.

Вместо того, чтобы предаваться размышлениям о жизненных нюансах и поворотах, Верховцев занялся своими непосредственными обязанностями – распределением людей между двумя кораблями и подготовкой к отплытию. Это только кажется, что все просто, а на самом деле в море невероятное количество мелочей и нюансов, со стороны невидных, но притом жизненно важных. Так что капитанский пригляд нужен. Постепенно мичман втянулся и вовсе перестал обращать внимание на периодически снующих туда-сюда женщин. Работа – она того, лечит.

Это продолжалось аккурат до момента, когда ему потребовалось спуститься в трюм. Он и спускался, в полумраке – по случаю дневного времени фонари не зажигали – да по трапу, уверенный, что уж на ставшем практически родным, осмотренным и ощупанным от киля до клотика судне ему опасаться нечего. Как же он ошибался!

Когда из-под ног с диким мявом вылетело что-то непонятное, Александр от неожиданности не устоял. Удар! Следующее, что он увидел, когда спала с глаз багровая пелена, были доски трюма, изрядно стертые матросскими ногами. Пощупал лоб – горячо. Похоже, будет шишка. Вот ведь… Что здесь творится, черт побери!

В следующий момент ожил слух. Оказывается, он тоже отключился после удара. И по ушам мичмана буквально резанули чьи-то азартные крики. А ведь когда он спускался, все было тихо и спокойно.

На палубу он выбрался быстро, хотя и пошатываясь при этом, словно пьяный. И тут же увидел причину воплей. По ровным, тщательно пригнанным доскам настила туда-сюда металось что-то рыжее, а матросы, как дети малые, с веселыми криками пытались его поймать. Вот ведь… Не зря говорят, солдаты – как дети, только хрен большой и ружье настоящее. Матросы, как выяснилось, мало чем от них отличаются.

Еще один мяв – и Верховцев икнуть не успел от неожиданности, как по его штанам, протыкая их насквозь когтями и больно царапая ногу, буквально взлетело вверх то самое недоразумение, что так долго ловили матросы. Затрещала рубаха, но ткань выдержала, и мичман ощутил на плече неожиданную тяжесть, после чего раздалось громкое и на редкость грозное шипение.

– Эт-то что еще здесь происходит? – рявкнул мичман.

Пожалуй, матросы в первый раз вне боя услышали командный рык в его исполнении. Подействовало, надо сказать, как ушат холодной воды на девку в бане. Разом наступила тишина, а потом раздался знакомый голос Сафина:

– Вашбродь, извиняемся. Тут это…

– Васька! Васька! – на палубу выскочила какая-то женщина из пассажирок.

Хотя подол юбки был едва не до пят, при движении он открыл немного больше. Совсем чуть-чуть, примерно по щиколотку, но этого оказалось достаточно, чтобы воображение уставших в походе матросов тут же дорисовало все остальное. К своему стыду, Верховцев понял, что исключением не является, и ощутил, как приливает к щекам кровь. Впрочем, с этим он справился, просто начав думать о чайках. Отец так учил, главное, переключить сознание на что-то другое, и нехитрый этот прием Александр в свое время успешно освоил.

– Твое?

– Да. Ой, дяденька, не бейте его, пожалуйста, он хороший. Озорной только…

Девушка – а на вид, как оказалось, она если и младше Верховцева, то максимум на год-два – подскочила и принялась стягивать с плеч мичмана нежданный груз. Получалось с трудом. Кот, а кто ж еще это мог быть, отчаянно сопротивлялся, вонзая когти в рубашку, а заодно и в кожу под ней. Теперь настала пора мичмана зашипеть.

– Кошка на корабле – к несчастью, – наставительно поднял палец один из людей Матвеева. Был там один такой – степенный и обожающий всех поучать. – За борт ее…

Хозяйка зверя сжалась, словно боясь удара. Александр посмотрел на нее, потом на зверя, который был, пожалуй, несколько крупнее обычной кошки, и усмехнулся:

– Панкратыч, ты б глаза разул. Где ты кошку видишь? Это, к твоему сведению, мальчик. И притом, самая настоящая рысь.

Действительно, на руках у хозяйки уютно устроился и тут же довольно заурчал совсем еще молодой рысенок. Народ приблизился, и настроение у всех дружно переменилось. Следующие несколько минут на палубе царил смех, в котором утонуло бурчание Панкратыча о том, что рысь – тоже кошка.

В один миг зверь превратился из объекта охоты в любимца команды, которого все желали погладить, потискать и угостить. Вот так оно и бывает, оказывается. Мичман улыбнулся про себя и тихонько, пока никто не видит, отправился в свою каюту промокать трофейным виски многочисленные царапины. Кое-какие из них были длиннее и глубже полученной в последнем бою, а потому пренебрегать этим действом точно не стоило.

В дверь негромко постучали.

– Войдите, – буркнул Верховцев. Царапины, прижженные алкоголем, неприятно саднило. А ведь это он только запястье, по которому когти слегка прошлись, осторожненько протер. Что он будет чувствовать, когда займется ногой и плечами! Предвкушение никаких радужных мыслей не вызывало. И это еще не говоря о том, что рубаха превратилась в окровавленные лохмотья. Да и штаны кровью тоже испачканы, не отстираешь. Одни убытки с этими домашними любимцами.

– Ваше благородие, я… вот… Не побрезгуйте.

Голос был женский. Верховцев повернулся и обнаружил ту девушку, что упустила своего котенка. И что ей тут надо? Именно этот вопрос он и озвучил, правда, максимально мягко. Все же она хоть и из простых, но – женщина, а этикет в Александра вбивали с детства и наглухо.

Как оказалось, гостья пришла, чтобы исправить то, что натворил ее котофей. Ну, как исправить… Время назад не отмотаешь, но вот помочь в обработке многочисленных царапин она и впрямь могла, притащив какую-то мазь. Что именно вошло в ее состав, для Александра так и осталось тайной, однако она приятно пахла хвоей с морошкой и чуть холодила кожу.

Кстати, это Верховцеву очень понравилось. Имел он дело с врачами, и еще в детстве пришел к выводу: они старательно, изо всех сил стараются, чтобы их лекарства были как можно более горькими и противными на вкус. А мази, соответственно, вонючими донельзя. Судя по запаху из лазарета «Миранды», английские врачи придерживались аналогичной философии. По сравнению с ними, то снадобье, что втерла ему в пострадавшие плечи (ногу он все же решил обработать сам) гостья, ощущалось как изысканное блюдо.

А еще этот визит заставил мичмана долго раздумывать после ухода гостьи. Как ни странно, не о том, как бы приударить за красоткой. Она, конечно, симпатичная, но Александр понимал: после долгого перехода моряку и кикимора принцесса. Нет, думал он совсем о другом.

Александр был молод, но не был наивен. За не такую и долгую жизнь в силу того, что отца не раз переводили с одного места службы на другое, он успел немного посмотреть Россию. Природная же наблюдательность вкупе с детской незашоренностью дала возможность не только многое увидеть, но и кое-что понять. А когда он вошел в возраст, пробуждающий интерес к противоположному полу, Александр присмотрелся и к ним. И сделал выводы.

Дворянки. Девушки его круга. Большинство из них смотрели на окружающих чуть свысока. Чем больше денег у родителей – тем больше высь, в которую они мысленно залетали. Встречались среди них романтичные особы, но чаще всего, вне зависимости от своего положения, они смотрели на окружающих оценивающе. Так, словно размышляли, кому и за какую цену себя продать. Возможно, тут играл роль юношеский максимализм, но поворачиваться к ним спиной не хотелось – прыгнут сзади и сожрут. Равно как и открыть душу – плюнут запросто.