Барин-Шабарин (СИ) - Старый Денис Страница 22

Где эта жизнь и где новое дыхание? Разве что веяло изо рта дышавшего запойным перегаром. Впрочем, может, просто не успел? Все же только год у власти.

Несколько зданий, при подъезде к центру города были вполне себе ничего, в классическом стиле и явно недавно отстроенные. В основном же, так сказать, типичный частный сектор. На окраине глинобитные хаты, а дальше всё чаще встречались дома из кирпича, даже и двухэтажные. Что ж, что-то строилось.

— Прибыли, барин, — вымученно выдохнул Емельян.

— Веселее, Данилович! — подбодрил я своего управляющего и хлопнул его по плечу.

Несмотря на показной оптимизм, я только усилием воли не давал угнетенности заполнить сознание. Вокруг такая тоска, серость, темнота, и солнце село уже, как назло. Еще эта грязь по колено. И это я ещё не начал соображать в каких условиях нам придется жить.

— Завтра же пойду искать квартиру, доходный дом в городе есть, — правильно расценив мой скептический взгляд на гостиный двор, поспешил заверить меня Емельян.

— Смотря что по деньгам, — сказал я, будучи готовым к лишениям и даже к клопам.

— Как же ж? Не должно! Зараз в городе прознают, тут-то почитай живут только пятнадцать тысяч, не больше. Кто разговаривать станет, если остановиться надолго тут? — возмутился Емельян.

— Хороший понт дороже денег, — вырвалась у меня поговорка.

— Что, простите? — не понял моих слов управляющих.

— Ни-че-го… Иди договаривайся на всех, я спать. А тебе еще разгружать и установить дежурство, то бишь караул, у наших вещей, — сказал я и пошел внутрь то ли корчмы, то ли трактира, к которому примыкали номера для съема.

Откуда эта брезгливость появилась? Раньше ничего подобного я за собой не замечал. А тут… стол чуть грязный — и мне противно, есть с глиняной тарелки — не комильфо… вот и это словечко еще. Пришлось себя заставить и поесть, и выпить. То, что называлось «водкой», не было таковой, слабенький напиток какой-то. И вот в этом и есть коварство. Пьешь — словно и не берет, а потом… Я пошел спать на слегка подкашивающихся ногах, краем глаза заметив интерес некоторых особ, бурно гуляющих в трактире.

— Ты чего это? — спросил я у Прасковьи.

— Барин, горько мне, что вы ни разку, сколь ехали, так и не ущипнули даже, так я это… — Параска скинула с себя шубейку, а после и то немногое, что было под ней.

В тусклом свете единственной свечи, мне открылись женские прелести. Выдающиеся. А это томное дыхание и взгляд с поволокой…

— Нет, ну так же невозможно! — сказал я захмелевшим голосом, схватил девку за руку и притянул к себе.

«Почему и нет? Совершеннолетняя, вроде не больная, не требовательная, » — думал я, оправдывая свои действия.

А кровати тут хлипкие! Во всяком случае, мы поломали спальное место в первом же подходе. Так что после пришлось уже проявлять изобретательность, ведь кроме стола, также оказавшегося хлипким и не выдержавшего устроившуюся было на нем Параску, был лишь стул и шкаф.

А поутру мы начали работать. И первым делом я лично отправился в один из двух магазинов модной одежды в Екатеринославе. Это был единственный шанс, чтобы продать вещи матери. Первый-то магазин уже отказал в таком деле.

— Госпожа Тяпкина, ну к кому же я ещё могу пойти кроме как не к вам? Всем же известно, что именно вы являетесь лучшим специалистом в области моды на всю губернию.

— Как вы сказали, пистолистом? — недоуменно переспрашивала женщина за прилавком. — Вы обижаете, сударь, али я чего не поняла?

— Это слово означает, что вы лучшая. Я бы даже больше сказал — вы же эксперт, — я продолжал заливать елей в уши женщины.

— Я эксперд? Всё-то вы, сударь, пользуете незнакомые словеса. Надо же, я — эксперд, — Тяпкина улыбнулась.

Мадам Тяпкина была женщиной, как я понял, по местным меркам, весьма уважаемой и принадлежала к одной из немногих купеческих семей города. Молодая, но ушлая — это меня уже Емельян предупредил. Мой управляющий имел с купцами Тяпкиными сношения… чтобы превратно не звучало… отношения. Но какая же дама не любит, чтобы ей говорили комплименты. Правда, тут приходилось тяжело, ведь нельзя указывать на красоту или намекать на симпатию. Она замужем, только отпугну. Это вам не дама высшего света, с теми вполне можно фривольничать, а в купеческой среде нравы строгие.

— Ну будет вам, Алексей Петрович, словесами заграничными разбрасываться. Я дочка купеческая, да и замужняя за купцом, — не преминула уточнить своё семейное положение Тяпкина. — Скажите, а почему вы не обратились с вашим вопросом к купчихе Картазоновой?

Я всплеснул руками, состроил недоуменную мину на лице и театрально, словно играл спектакль-фарс, воскликнул:

— Ну как вы, госпожа Тяпкина, сравниваете себя с… хм… хм, — я устал хмыкать, пока купчиха сообразит, как именно оскорбить свою главную конкурентку.

— Курвой этой? — наконец, сообразила Олимпия Степановна Тяпкина. — Прошу простить меня, господин Шабарин. Я имела ввиду иное и не желала оскорбить эту… Все сказанное останется между нами?

— Безусловно, мадам Тяпкина, — отвечал я, внутренне потирая ладони.

На самом деле конкурентка Тяпкиной была более прожжённой дамочкой, её ценник на все те товары, что я предлагал, был, мягко сказать, заниженным. Она даже не смотрела на те бирки, которые бабы в поместье с таким трепетом крепили к одежде.

Может быть, я совершил немалую ошибку, когда отправил узнать, не примут ли в лавке одежды купца Картазонова то, что я привёз, что осталось от гулящей матери. Миссия Параши оказалась именно такой, как можно догадаться по названию.

Я ринулся было исправлять допущенный промах, но не удалось. Купчиха Картазонова была статная, в летах, ее нисколько не заинтересовал такой хлыщ как я (а для всех я так и выгляжу). Рядом с мадамой этой находился сынок размером с моего крепостного-телохранителя Петра. Нет, если надо было бы драться, то сынку бы не поздоровилось. Вопрос: надо ли!

Ну а красивые слова и прочие извивания ужом вокруг купчихи бесполезны. Она, может, и поддалась бы, но сын бдил.Вот и выходит, что нужно всё сбагрить через другую купчишку.

Лавка Тяпкиных только называлась лавкой. Я бы назвал бы это бутиком, и примерочные у неё в наличии и даже по отделам торговая площадь зонирована. В магазины работали две дамочки, которые, пыжились казаться воспитанными, жеманными, будто только вчера сбежали со Смольного института благородных девиц, Но для знающего человека подобное поведение выглядело, скорее, комичным. Когда начался серьезный разговор между мной и хозяйкой, дамочки ушли.

Впрочем, тут Шекспиров в оригинале не читают. Тут всё было будто подражанием. И что характерно, мне, например, было сложно определить, где идёт купчиха, а где выхаживает дворянка. Повадки похожие, говор с глухим «г-х» также повсеместен, наряды у женщин — в общем, не различишь. У всех одинаково устаревшее, наполеоновское.

Нет, туалеты моей матери были не таковы. Откуда я это узнал? Полдня я расспрашивал Прасковью, учинял сущий допрос Саломее. После узнал «экспертное» мнение жены управляющей Качки.

Но более остальных мне рассказала бабка Марфа. Вот уж где неугомонный организм! Это та самая бабка, которая меня уже успела отпеть, когда я валялся в снегу. Марфа выложила всё, как на духу и в таких выражениях, что хоть прямо после разговора отправляй ее на порку розгами.

Так вот, непутёвая маман тратила бешеные деньги на то, чтобы одеваться красиво, дорого-богато. Раз в год она обязательно посещала Одессу и там опустошала кошелёк отца, закупая все возможные рюшечки, платьишки, панталончики и иже с ними.

Как известно, Одесса — город портовый. Именно туда приходили, к примеру, многие вещи из Италии, а эту страну ещё долго считали второй после Франции законодательницей мод у нас, даже когда в Европе она сдавала свои позиции.

Так что теперь у меня были аргументы.

— Мадам, — я добавил в свой голос придыхания, некой таинственности. — Взгляните на эту бирку. Да, вот, пришита еще в Париже. Вы умеете читать по-французски?