Золото Стеньки - Игорь Черемис Страница 21

Худо-бедно можно было принять застройку Китай-города — это было торговое место, кое-где разбавленное обширными боярскими дворами, чернь рядом с Кремлем не селилась. Но и тут всё было не слава богу — на этом ограниченном пространстве уместился огромный гостиный двор, посольская гостиница, а церковники даже несколько монастырей сумели впихнуть.

Ну а за стенами Кремля и Китай-города творился сущий бедлам, который лишь немного упорядочивали вылетные трассы этого времени, то есть улицы, которые вели к дорогам важнейших направлений — на Тверь, на Дмитров, на Ярославль, на Смоленск, на Владимир. Вся остальная застройка подчинялась принципу слобод — живут в районе, например, бронники, их домишки понатыканы впритык друг к другу, а вокруг — пустое место для посевов и выпаса скота, потому что бронникам и их семьям надо чем-то питаться. И попробуй чужой пройти по этим полям — пришибут, имени не спросив, да и прикопают тут же, чтобы удобрения сэкономить. И таких слобод в Москве — больше сотни, правда, часть из них находится за границами Земляного города, но это больше относится к стрелецким поселениям, которые, по сути, были пригородными сёлами со своими покосами и посевами.

И всё это было выстроено без какого-либо генерального плана — просто когда-то царь выделил под конкретную отрасль местной промышленности земельку, а потом это вошло в традицию, которая сильнее закона. Ну а что там слобожане строят внутри слободы, как прокладывают улицы и переулки — никого и никогда не волновало, жители почти всё делали сами — выбирали себе начальство, устраивали пожарные команды, отстраивались заново, если эти команды не справлялись с огнем. Ну и плодились и размножались, из-за чего отведенные одной семье участки становились всё меньше и меньше, а количество срубов превышало все разумные пределы.

Ну и во время инспекционной поездки по подведомственным сёлам я вдоволь насмотрелся на быт крестьянских хозяйств семнадцатого века. В принципе, всё выглядело не очень плохо, эти села и деревни даже выглядели зажиточными — неплохие рубленные дома, большие участки при них, много коров и лошадей, не говоря про мелкий скот и курей с гусями, так и норовившими кинуться под колеса моей кареты и под копыта коней сопровождавших меня стрельцов. Даже сами крестьяне выглядели вполне довольными жизнью — хотя я не исключал, что им под угрозой плетей было велено улыбаться и махать. С другой стороны, царские сёла и много позже считались привилегированным местечком, а большинство проблем были вызваны жадностью как раз приказчиков.

Мне эти люди сразу показались подозрительными, но Трубецкой посоветовал не торопиться — пусть, мол, привыкнут к тому, что у них теперь другой руководитель, сидящий относительно близко, а не в далеком Кремле. Но позже, видимо, придется начинать настоящие репрессии, выясняя, кто и сколько украл, куда дел и по чьему приказу действовал. Князь со мной согласился, добавив от себя, что за такими ребятами нужен постоянный присмотр — иначе начинают борзеть и перестают видеть берега. Конечно, говорил он не так, но смысл оставался тот самый.

Честно говоря, я с трудом понимал, во что ввязываюсь. Удел мне был нужен не особо, я бы удовлетворился одним проживанием во дворце. Но у царя, наверное, были какие-то свои резоны поступить так, которыми он со мной не поделился. Впрочем, в обиде я не был. Во время поездки я убедился, что Петру было из кого составлять свои потешные полки — недорослей в сёлах было много, и всех их ждала одна судьба — продолжать дело отцов, то есть копаться в земле. Причем нормальный надел мог быть только у одного из сыновей, а остальным — что община выделит. Выделяла, как правило, немногое. Так что если я заберу несколько сотен человек, чтобы они под руководством стрельцов занимались шагистикой и огненным боем по шведской методике, то у меня будет собственная гвардия, особенно если хватит денег на её содержание. Но это надо было много и нудно считать — мне не хотелось затевать это дело без точного понимания, чем я буду оплачивать свои игрушки.

Сами же деревеньки нагоняли тоску — те же дома уже давно потемнели и покосились, огороды частично заросли бурьяном, центральная — и часто единственная — улица была кривой и косой, потому что народ обычно строился исключительно в соответствии со своими представлениями о прекрасном. Кто-то пытался захватить побольше землицы, кто-то знал меру, но в итоге дорога через село превращалась в какой-то слалом. В Введенском меня даже укачало — это село ещё и повторяло все мельчайшие изгибы реки Хапиловки, на берегу которой оно стояло. Ну и никакого мощения — в Черкизово мы попали сразу после дождя и потом долго искали место, где можно безопасно выйти из кареты, не рискуя по уши окунуться в местную лужу.

Деньги, что дал мне царь, я собирался частично потратить на обустройство этих деревенек — привести в порядок дороги, устроить несколько мостов понадежнее. По рекам Сосенка, Хапиловка и Родна корабли не плавали, только рыбацкие лодочки, так что там я собирался ограничиться обычными мостами из бревен потолще. Ну а дороги… конечно, к моим услугам был опыт тех же древних римлян, тракты которых и сейчас могли использоваться по прямому назначению, но это было безусловно очень и очень дорого. К тому же с камнем имелись определенные проблемы, хотя что-то добывали совсем недалеко — под Переславлем и под Дмитровом. Но основные каменные рудники находились на Волге и выше — в Вологде и в Белоозере, а доставка оттуда выходила поистине золотой. Впрочем, надо сначала узнать цены, а уже потом отвергать саму возможность — хотя в приоритете у меня не сельские дороги, а Стромынка.

Ещё можно было рынок организовать, чтобы из других волостей продавцы и покупатели приезжали — такой подход сразу дает прирост наличности, особенно если не настаивать на запредельных пошлинах. Это мы с Трубецким тоже обговорили, но он взял время подумать — дело оказалось для него новым, и он хотел просчитать риски и возможную прибыль.

В этом времени уже существовало большое торжище у обители преподобного Макария, которое пока не перебралось в Нижний Новгород. Но потом товары всё равно в массе своей шли в Москву, хотя что-то оставалось и на долю Архангельска, где копились грузы для англичан и голландцев, и Смоленска,