Вперед в прошлое 12 (СИ) - Ратманов Денис Страница 2

— О, смотрите, инспектор пришел!

— Ревизор, — отозвался я.

— А мы тут пельмешками балуемся, — похвастался Игорек Заславский.

Сергей обернулся, встал, я пожал его руку.

— Спасибо, что остались.

Из темноты вынырнул Понч с сырыми ветками в руках, бросил их в костер — повалил дым, да такой едкий, что мы разбежались по участку. Алтанбаев с Крючком, закрыв лица, стянули котелок.

— Ниче, шо мы тут это? — заискивающе спросил Зяма.

— Все правильно, — сказал я, и в это время вспыхнул огонь, выплюнув сноп искр, как фейерверк.

Закусив язык от усердия, Понч намотал обрывок пленки на хворостину, сунул в огонь, а потом замер, глядя, как горящие капли падают в костер: вж-жух, вж-жух! Вспомнилось, как я мелким делал так же, и аж самому захотелось повторить. А главное, захотелось взрослому во мне.

Собственно, почему бы и да? Недолго думая, я соорудил себе такой же факел.

Вж-жух! Вж-жух!

Наташка взяла миски и принялась разливать суп с пельменями. Первую тарелку отнесла Сергею, вторую отдала мне. Я уселся рядом с ним и повторил:

— Спасибо, что остались с ними.

— Ой, да не за что. Смотрю на них — и себя вспоминаю, как таким же был и так же делал факел из пленки. И будто молодею.

Он прихлебнул из миски, крякнул и оценил:

— М-м-м, копчененькое, вкусно.

И правда было вкусно, я оценил.

Закончив раздачу, Наташка взяла кусок хлеба, нанизала на прутик и расположила над костром.

— А еще можно так, получается хрустик.

Все, кроме нас с Сергеем, сделали так же. Понч и Зяма быстро передумали, напали на еду, а потом взяли себе добавки.

Романтика! Почти поход. Почти лагерь скаутов. Костер, еда, приготовленная на огне — чего еще не хватает для счастья парням? Знаю чего — гитары. Но чего нет того нет. Надо обзаводиться гитаристом.

А ведь для алтанбаевцев все могло сложиться более печально. Так, глядишь, и людьми вырастут.

Разошлись мы в семь. Ну как разошлись: толпой пошли к остановке, чтобы отправить Сергея домой. Алтанбаевцы волочились за Наташкой, неуклюже расспрашивали про театр и что такое «Фауст». Сестрица расцвела.

На остановке я велел алтанбаевцам не обижать Натку и сказал, что мне надо проведать Лялину, узнать, как там моя юная сестренка. Наташка потупилась и спросила:

— А можно с тобой? Лика меня не прогонит? Я ж ее гоняла…

— А ты извинись, — посоветовал я.

— Так извинялась уже… Так интересно на мелкую взглянуть хоть одним глазком. А как ее назвали?

— Диана Романовна, — сказал я. — Так Анна хочет, но, может, отец не согласится, посмотрим. Я не знаю, что там у них. Может, они вообще разбежались, Лика рассказывала, они жутко ругались накануне родов.

— Так он ее тоже бил? — воскликнула Натка и прищурилась, зашипела: — С-сука! А можно так сходить, чтобы его не видеть?

— Можно, — кивнул я. — Лика в отдельной комнате общаги.

Мы направились к сводной сестре, минуя приподъездных алкоголиков, которых я уже запомнил, а они запомнили меня, поздоровались, я поднял руку, приветствуя их.

В подъезде Наташка зажала нос рукой.

— Фу, ну и вонь тут.

Со второго этажа донесся басовитый женский крик:

— Жэ-еня! Жэ-еня!

Кто-то пел, кто-то ржал, звенела посуда, работающие телевизоры создавали адскую какофонию. У Наташки вытянулось лицо, ноздри затрепетали. На втором этаже поперек коридора в майке-алкоголичке и трусах лежал пьяный Женя. Дверь в его комнату была распахнута. На кровати, опершись на подушки, сидела очень толстая старуха, седая и всклокоченная, прижав к груди усохшую, скрученную контрактурами руку.

— Может, его поднять? — предложила Наташка. — А то что ж он так? Мама, вон, волнуется.

— Это не мама, — процедил я. — Жена.

Наташку перекосило. Она отступила на шаг, посмотрела на старуху, та оскалила беззубый рот и зашипела, раскачиваясь из стороны в сторону:

— Уйди. Уйди. Уйди!

— Ужас, — шепнула сестра, обошла валяющегося алкоголика и юркнула ко мне.

Я постучался к Лике и проговорил:

— Сова, открывай, медведь пришел…

В этот момент распахнулась дверь в комнату ее матери, оттуда, покачиваясь, вышел мой отец с бутылкой вина в руке. С трудом сфокусировал взгляд на нас с Наташкой, указал пальцем и пробормотал:

— Предатели! Фаш… колла… кобаранты!

Держась за стенку, он двинулся к нам. Похоже, таки придется поднять руку на отца. Но нас спасла Лика, втянула к себе в комнату. Отец подолбился немного в дверь и успокоился.

Лика поначалу будто бы не заметила Наташку, она боялась отчима. Потом же посмотрела на нее недобро и буркнула:

— Ты тут зачем? Я тебя не звала.

Натка опустила голову, поникла и проговорила, отводя взгляд:

— Лика, я мириться пришла. Была неправа. Прости меня, пожалуйста! Паша рассказал, что случилось, и я, вот…

Натка полезла в сумку и достала оттуда купленные в аптеке новенькие бутылочку для кормления новорожденных и набор сосок.

Лика окаменела, и лицо у нее стало точь-в-точь, как у матери. Подержав немного бутылочку в руке, она поставила подарок на стол — видимо, решила сгладить острые углы. Наташка еще не поняла, что прощена, и затараторила:

— Не представляешь, как я тебе сочувствую и как понимаю! Он, — она покосилась на дверь, — меня чуть не убил. Ненавижу! Но ты не переживай, этот потаскун у вас долго не задержится.

И тут Лика выдала то, что я никак не ожидал услышать:

— Мать его выгнала. Сказала, чтобы его тут не было, когда она вернется, или напишет заявление о побоях. Ну, он теперь на меня охотится, чтобы хоть кого-то побить. Мне страшно, сегодня весь день просидела. Только в туалет бегала.

— Так это он ее ударил? — возмутился я, сжимая кулаки.

Лика дернула плечами.

— Я не знаю. Вроде не то чтобы ударил…толкнул, может, или расстроил сильно. К ней все еще не пускают, а ходить ей не дают. Очень волнуюсь за нее, она любит этого козла до безумия. Как мы будем жить, что есть и всякое такое — это она не сейчас, это я уже слышала. Типа мы сейчас очень-то едим.

Лику прорвало, она говорила, говорила и говорила:

— Как ребенок без отца? Одна дочь, то есть я, без отца, и вторая будет наполовину сиротой. Ей, понимаете, нормальной семьи хотелось, когда друг за друга горой, а не это вот все. Она и была горой, а ему что-то не хватало… Хотя я знаю, чего не хватало. Мама сильно закрытая. Она кажется холодной, но на самом деле это не так. Но это нужно очень хорошо ее знать, чтобы это понять. Они ж вместе пять лет уже. Сначала так хорошо все было! А как жить с нами стал, будто подменили его. Все ему не так, особенно — я мешаю.

Лика всхлипнула. Наташка шагнула к ней и обняла, и они вместе заревели — в прошлом два заклятых врага, а ныне сестры по несчастью.

— Ничего, все будет хорошо! — утешала ее Наташка. — Будет что вам есть. Я, вот, торгую, по тридцать тысяч в месяц получается. Пашка и вас научит, да?

— Научу, — кивнул я.

Проревевшись, Натка резко сменила тему:

— Я так хочу сестричку в руках подержать, аж не могу!

— Это нескоро будет, — сказал я, — она ж недоношенная.

С Ликой мы просидели около часа, за это время узнали от нее, что у ребенка все хорошо — мамина соседка по палате из окна записку скинула. И вообще забавно смотреть, как отцы дежурят под окнами, весточек ждут.

— А батя приходил? — спросила Наташка.

— Мать его прогнала, — ответила Лика. — Ей было очень тяжело, но она смогла. Она сильная.

— Слабые в ментовке не работают, — припечатала Наташка.

И снова подумалось о делении людей на сильных и слабых, в очередной раз я пришел к выводу, что это всего лишь данная от природы способность держать удар. Это не значит, что так называемый сильный меньше страдает, когда его бьют — он точно так же чувствует боль, просто способен ее пережить и не сломаться, когда другой, например, Андрей, падает в нокаут и притворяется мертвым.

Когда Лика выплеснула обиду на отчима, заговорила Наташка, а у нее за почти шестнадцать лет накопилось к нему куда больше претензий. Я слушал ее, и волосы шевелились на голове, оживали воспоминания, я понимал, какие мы переломанные и перекошенные, и ничего удивительного в том, что та Наташка сломалась и плохо кончила. Да у всех у нас жизнь не сложилась. И почему женщины считают, что абы какой отец, чем никакого — лучше для детей? Вот наш отец ушел — и жизнь наладилась. Отчим, хоть он и чужой дядя, и то лучше.