Дети, сотканные ветром. - Артём Ерёмин Страница 2

– Не видать тебе моего места, Вескель. Слышал! Ни тебе и никому другому, – грозил закрывающейся двери мистер Борман.

Он в упоение победителя растянулся в кресле и смахнул салфеткой крапинки пота с раскрасневшегося лба. Здесь наш мистер с удивлением опознал за шкафом футляр. Вспомнив утро, он нажал кнопку вызова секретаря и проговорил слащавым голосом:

– Милочка, принесите-ка одноразовые перчатки.

Вскоре под светом настольной лампы мистер Борман в позе хирурга из любимого сериала готовился потрошить футляр, словно переросшую куколку бабочки.

Крышка легко подалась, и мистера Бормана обдул засевший внутри запах. Мужчина чихнул и протёр выступившие слёзы, накатившие заодно с волной жара. В груди трепетало сердце. Давно с ним такого не случалось, точно в руки ему попало ещё непознанное и властное. Как было в первую поездку за рулём отцовской машины, как в первый рабочий день во главе фирмы.

Опустошив тубус, мистер Борман завалил стол пергаментами с витиеватыми печатями и рисунками, газетными вырезками тех времён, когда о цветной типографии и не помышляли. Одни свитки выглядели ветхими – буквы на высохшей земле пустынь.

– Старый пройдоха! – воскликнул Борман, понимая всю значимость находки. – Какой музей ты разорил?

Мужчина зажмурился, глаза сдавило напряжение. Тем временем по кабинету летала звонкая тишина, что перекрывала шум из офиса. И только мистер Борман помечтал о скором благородном поступке и положенной награде, как на пожелтевшем свитке, попавшемся на глаза, прочёл он на родном ему языке:

– Сквозил дух мятежный в ущельях Пастилата.

Наш мистер нахмурился и, взяв то, что рассматривал ранее, упёрся в него взглядом.

– Ракон, упавший камнем за Завесой, последним был Не Спавшим Змеем.

Мистер Борман, хихикнув, сдавил глаза. Что с ними? Зрение никогда его не подводило, ни один разгильдяй в офисе не оставался незамеченным. Найдя в аптечке лечебные капли, мужчина залил ими глаза, и далее с полной серьёзностью и тучностью сдвинутых бровей, принялся перебирать все свитки, обрывки и просто измятые бумажки. Едва успевал он взглянуть на пергамент, как незнакомая письменность менялась, а предложения преображались, словно подстраиваясь под читателя. Некоторые же свитки жухли точно осенние листки и рассыпались прахом.

– Под твою защиту прибегаю, Пресвятая… – пролепетал Борман то, что казалось юнцом позабыто.

Галстук стянул шею ошейником. Откуда-то из проулка донёсся хохот бездомного библиотекаря.

– Нет же, просто птица.

За окном пронеслась крылатая тень.

– Что-то мне нездоровиться, – Борман обтёр лицо.

Он замер над кнопкой вызова секретаря, когда заметил в футляре торчавшую петлю. Потянув за "хвостик", мужчина вытащил старый кассетный диктофон. С сомнением, даже надеясь на то, что батарейки разряжены, Борман нажал на кнопку.

С тем ломаным акцентом в кабинете сбивчиво заговорил бездомный библиотекарь:

– «Теперь оставляю заметки для себя, и, возможно, для тебя мой слушатель. В своей первой вылазке повезло наткнуться на мальчишку с таким хитроумным устройством. С трудом сошлись в цене. Пришлось отдать перстень. Царский подарок за годы службы. Какой-то придворный подхалим за него предлагал мне дом в Озёрном граде».

Борман не мог не похвалить мальчишку за столь выгодную сделку. Он отошёл к окну, в которое хлестал осенний дождь, спугнув тем самым мокрую птицу. Голос библиотекаря наполнился гневом:

– Бес бы побрал этот кусок железа! Безделушка напоминала о том, как меня пнули из моей же библиотеки. Труд всей жизни… Ну, хватит. Хоть насчёт шифра не нужно волноваться. Этот язык в нашем мире понимает только пара достойных мужей, которым доверяю. Надеюсь, запись попала к вам, судари.

Я узнал, что жизнь моя им неинтересна. Им память моя нужна, оттого оставляю зацепки везде, где удастся. В местах милых сердцу. Так будет сподручней, если они найдут меня. Склеить воедино историю, в которую вовлёк себя, и отныне тебя, мой слушатель.

Мне не сразу пришло в голову куда я угодил. Всё стало ясно после исчезновения Якова Млечного. Тут-то я и наступил на одну из нитей, которая подала тревожный сигнал в самое логово. Тогда от меня отвернулись старые соратники. Я кожей чувствовал, как сжимается кольцо вокруг меня.

Теперь же о важном. О том что удалось раскопать в моём изгнании:

Первое, оно и самое явное. Паутина обширна, её плели не один десяток лет. Пропажа нескольких прорицателей должна была всколыхнуть окружение царя. Но кто-то продолжал настраивать поддельный штиль. Предатели уже в царской свите. Хотя «уже» здесь неуместно, они всегда дремлют у трона.

Второе – это верные и целеустремлённые последователи «Паутины». Таких нужно вербовать с ранних лет. Их верность не что иное, как жизнь по заветам, которые прививаются в неокрепшее сознание. Это культ, подобный тем какие процветали в краях диких пепельных, который так некстати разогнал светлейший дед нашего владыки. Теперь вполне по разуму разгадать безупречное место для вербовки. И горе нам на головы, ведь не уберегли то место непорочным…

Третье... неожиданное. Кто-то мешает и мне и «Паутине». Проявило себя сообщество, чьи методы отчаянные и наглые. Малая группа, так как их давно бы раскрыли. Их цели туманны. Я хочу извести «Паутину», сжечь её! У них же другие намерения...

А теперь последнее и самое печальное. Мир Полых попал под влияния Паутины. Боюсь, это ее главная цель в теневой войне.

Голос библиотекаря пропал, уступив место поющему дуэту, которым воображение приписывало химическую завивку на голове и блестящие, как рыбьи хвосты, штаны.

– Полых? Так ты меня называл, старый обманщик, – мистер Борман порядком удивился тем, что до сих пор не разошёлся в проклятиях от такого грошового одурачивания.

Он уже собирался выключить запись, как музыка резко прервалась. У Бормана пробежался холодок по спине от перемены в голосе старика. Тяжёлое дыхание через хрип:

– Меня выследили… Или же это обыкновенное предательство. Так мне и надо. Хорошо, что вовремя обменял тот перстень. Его полагается