Учитель - Харитон Байконурович Мамбурин Страница 15

Полное ксо…

- Куда катится этот мир…, - стоящий с заведенными за поясницу руками оябун был мыслями солидарен со своим бойцом.

Нищие подростки, у которых не всегда есть деньги даже на магазинное бенто, добывают себе Пилюлю, а затем бесятся от постоянно сосущего голода, выжирающего их потроха. Они нуждаются в деньгах, но слишком слабы, глупы и ленивы, чтобы пахать на стройках, как это делает большинство бойцов, поэтому идут туда, где можно добыть себе йен на перекус. Сильные, злые, голодные. Но кому до них есть дело? Точнее, а кто это сможет контролировать? Пилюля не героин, с неё слезть нельзя. Это дорога в один конец.

- Ваши оппоненты приближаются, - человек из Комитета поднес руку к уху, откуда у него шел вьющийся провод какого-то переговорного устройства, - Рекомендую приготовиться.

Что значит «приближаются»? Огава, рысью побежавший к своим ребятам, голову начал ломать лишь по дороге. Подъехать должны на машинах, старшие обсудят возникшее недопонимание, тут, ксо, целый оябун стоит! Что значит «приближаются», мать вашу?!!

Он знал ответ. Не словами, но чутьем опытного бойца, прошедшего не одну поножовщину. Пусть их сонная и мирная Аракава всегда была болотом, но якудза есть якудза, у них множество своих темных дел. Прошедший всякое, жилистый и злой мастер ножа Огава чувствовал, что за предупреждением человека Комитета кроется подсказка – всё теперь будет иначе. Даже «стрелки».

- Соберитесь, парни, - пробурчал он, дойдя до своих, - Готовимся к худшему.

- Чего так, Огава? – со вздохом отозвался Жирный, привставая с капота автомобиля, - Я думал…

- Собраться! – зло лязгнул Огава, - Готовимся!

На его рык обратили внимание и ученики додзё.

Вовремя. Очень вовремя. Хотя даже так, собранный и взвинченный, Огава Рюичи оказался почти не готов к тому, что случилось дальше.

Сначала были школьники. Обычное хулиганистое соплячье, десятка три, выметнувшееся из кустов прямо на ошеломленных людей. Биты, велосипедные цепи, даже разбитые бутылки. Добравшись до цели, толпа молодых идиотов наконец подала голос, разразившись криками, матом и воплями, кидаясь что на якудзу, что на бойцов додзё.

Благо боль от ударов их быстро вразумила. Отбив в сторону чертову бутылку в руке мозгляка, рассвирепевший Огава свернул бритому придурку челюсть набок, а затем ринулся вперед, вопя раненным бизоном. Этих воплей, к счастью, хватило, чтобы и оторопевший Жирный бросил валять дурака и принялся расшвыривать обезумевшую школоту рассерженным носорогом. Кинув взгляд на Даичи, оборонявшего гордо выпрямившегося оябуна, Огава полетел раздавать тумаки и зуботычины. Его переполняла уверенность, что это только начало.

Так и оказалось. Запал у школьников был короток, а полновесный удар взрослого мужчины, прилетающий в зубы, устраивает как прорехи в этих самых зубах, так и просветление в голове. Тем более, когда этот самый мужчина вовсе не собирается с тобой миндальничать, а, подняв с травы чью-то биту, становится в разы страшнее и опаснее, долбя этой палкой по ребрам совершенно не готовых к подобному парней, ожидавших нахрапом ошеломить противника также, как это получалось с другими… школьниками.

В сторону бойцов додзё Огава не оглядывался. Соплячье оттуда буквально вылетало по пологим дугам.

Затем на них налетели другие. Молодые, не в костюмах, а в каких-то молодежных шмотках, но зато злые, умелые и сплошь с ножами. На гокудо эта дрянь не тянула, скорее на банду каких-нибудь отморозков без роду и племени, но Огава не собирался разбираться в сортах дерьма, слишком сильно был занят тем, чтобы остаться не порезанным. Получалось у него только за счет того, что добрые школьники оставили после себя достаточно бит и цепей, чтобы держать новых агрессоров на расстоянии.

Здесь уже веское слово сказал Горо Кирью, обмотавший верхнюю часть своего кимоно вокруг левой руки и расшвыривающий особо наседавших на него людей, но слово было недостаточно веским. На четыре десятка якудза и бойцов додзё уже приходилась почти сотня атакующих, из которых лишь половина теперь расползались, кряхтя и охая от полученных тумаков.

«А вот сейчас вылезут «надевшие»…», пришла в голову Огаве тоскливая мысль. Выхватив свой нож, сятэйгасира почти небрежными движениями располосовал как своего противника, так и одного из тех, кто чересчур уж наседал на Жирного, а затем, обернувшись на знакомый голос, Огава получил по тыкве очень крепкий удар, от которого его повело, как после позавчерашних посиделок на энгаве.

Какого…

Еще несколько тычков и якудза падает, окончательно потерявшись в пространстве. Не думая, но осознавая, что всё самое важное впереди, и что он нужен братве именно сейчас как никогда раньше, Рюичи пытается встать. Ему помогают, он слышит зычный вопль Жирного, сменяющийся каким-то болезненным хеканьем, затем злобный рёв друга, под который летит на траву… С неё его поднимает за шкирку рука…

Не поднимает, вздёргивает как щенка.

- Жи-ив? – интересуется Химэдзима, старший ученик Джигокукен, - Це-ееел?

- Пошти…, - хрипит Огава, которому совсем не нравится так висеть, - Отпуст-иии..

Не отпускает, а бросает, чтобы парировать удар голой рукой, направленный ему в спину. Огава, тут же понимая, что за противник у Джотаро, умудряется метко плюнуть тому в лицо, предваряя удар первого ученика. Получившаяся комбинация, в которой плевок пойман, а стенобитный удар в лицо нет, оказывается решающей для «надевшего», тот накрывается своими ногами.

- Ты смотри, что творит…, - с глубоким осуждением и тревогой сказал приглядывающий за очухивающимся Огавой Джотаро, - Ты смотри…

- Что там? – прохрипел Рюичи, не в силах сфокусировать зрение. Его вело и подташнивало.

- Акира там, - коротко отрубил Джотаро, - Ходит и бьет тех, кто уже лежит. Не школьников, бандюг этих. Сильно бьет. Ломает.

Тут на них кинулись двое, причем якудза так и не понял, кто это был. Ему досталась пара ударов по ребрам, но зато удалось взять врага в захват и придушить чуть ли не до смерти, пока Джотаро выбивал дерьмо из своего, а потом, встав в очередной раз с земли, Огава увидел Акиру Кирью, стоящего прямо посреди поля боя. И увидел, почему его осуждал Джотаро.

Молодой пацан, уже пару раз напугавший своим поведением в прошлом Огаву, и сейчас не изменял себе. В школьной форме, в белой рубашке, но с руками, сплошь покрытыми кровью, невозмутимый очкарик искал уже отмудоханных врагов, пребывающих в сознании, а затем со знанием дела начинал извлекать из них крики боли. На эти крики к нему