Целительница из другого мира - Ли Ан Страница 13

Я оглядела собравшихся. Разные — дочери ремесленников, вдовы, сироты. В глазах — та же решимость, что была у Маши месяц назад.

— Учиться тяжело. Это не только травки заваривать, но и анатомию изучать, латынь зубрить, кровь и гной видеть каждый день.

— Мы не боимся! — хором ответили несколько голосов.

— И родители ваши что скажут? Особенно отцы?

Та же высокая девушка усмехнулась:

— Мой отец сказал: «Лучше лекаркой станешь, чем по чужим людям в служанках век вековать.»

Разумно. Я задумалась. Одной мне все равно не справиться, а потребность в медицинской помощи растет с каждым днем. Может, пора формализовать обучение?

— Ладно. Завтра в полдень приходите. Устрою вам проверку — кто выдержит, того возьму в ученицы. Но предупреждаю — спуску не дам. Будете учиться по десять часов в день.

Радостный гомон. Девчонки разбежались, обсуждая предстоящее испытание.

— Элиана, — Маша тронула меня за рукав. — А что за проверка?

— Понятия не имею, — честно призналась я. — Придумаю что-нибудь до завтра. Главное — отсеять тех, кто пришел из романтических соображений.

На следующий день ровно в полдень во дворе мастерской собралось уже двадцать четыре претендентки. Весть разлетелась быстро. Я вышла к ним с ведром и тряпкой.

— Первое испытание. Видите выгребную яму за сараем? Ее нужно вычистить и продезинфицировать известью. Работаете все вместе. У кого желудок не выдержит — можете уходить.

Половина претенденток позеленела. Трое развернулись и ушли сразу. Остальные переглянулись и полезли за лопатами.

Через два часа осталось восемнадцать. Перепачканные, вонючие, но с горящими глазами.

— Молодцы. Теперь — мыться. Три раза, с мылом и золой. Потом второе испытание.

Вторым испытанием был экзамен на сообразительность. Простые задачки на логику, проверка памяти, умение читать и писать.

— У больного жар, кашель с кровью, потливость по ночам. Что будете делать?

— Кровь пускать? — неуверенно предложила одна.

— А если он и так слабый? Кровь пустите — помрет быстрее.

— Травы от кашля?

— Какие именно?

И так далее. К вечеру осталось восемь человек. Среди них — та самая высокая девушка (звали ее Ольга), молодая вдова Дарья, дочь купца Василиса и, неожиданно, Параша — сирота, которая жила подаянием, но оказалась на редкость смышленой.

— Вы приняты, — объявила я. — Занятия каждый день с утра. Первые два месяца — базовый курс. Кто не справится — отчислю без разговоров. Вопросы?

Василиса подняла руку:

— А плата за обучение?

— Кто может — платит. Кто не может — отрабатывает помощью в мастерской. Но учиться будете все одинаково.

Так у меня появилась первая официальная группа учениц.

* * *

Новость о «женской лекарской школе» облетела округу за три дня. Реакция была предсказуемой.

Первым пришел отец Серафим. Постучал посохом в дверь, вошел с видом библейского пророка, готового карать грешников.

— Элиана, что я слышу? Ты набираешь девок и учишь их мужскому ремеслу?

— Лекарское дело — не только мужское, святой отец. Женщины всегда были повитухами, знахарками…

— То повитухи! А ты что удумала? Резать тела, латынь учить? Не по-божески это!

Я глубоко вздохнула. Спорить с попом — себе дороже. Надо искать обходные пути.

— Отец Серафим, а сколько женщин в нашей округе умирает в родах?

— На все воля божья…

— А если божья воля в том, чтобы они жили? Чтобы рожали здоровых детей для славы господней? Разве не сказано — «плодитесь и размножайтесь»? Как же размножаться, если матери мрут как мухи?

Священник задумался. Логика в моих словах была.

— И потом, — продолжила я, — разве прилично мужчине-лекарю женские болезни лечить? Смотреть на то, что только мужу дозволено? А женщина-лекарь — другое дело. И стыда меньше, и греха.

Это попало в цель. Отец Серафим покряхтел, помялся.

— Ладно. Но чтоб без богохульства! И латынь только для медицинских терминов!

— Конечно, святой отец. И молитвы перед каждым занятием.

Поп ушел относительно успокоенный. Но я знала — это только начало.

Следующим нагрянул лекарь Григорий. Старый, седой, с красным от злости лицом.

— Ты что творишь, девка⁈ Позоришь честное ремесло! Бабы в лекари — это ж насмешка!

— Григорий Палыч, а сколько у вас учеников?

— Двое… были. Один помер от чахотки, второй в солдаты ушел.

— И кто после вас останется? Кто людей лечить будет?

— Найдутся!

— Где? Вы же сами жалуетесь, что молодежь учиться не хочет — трудно, долго, денег мало.

Старик засопел. Это была больная тема — преемника у него не было.

— А мои девчонки хотят учиться. И учатся с рвением. Через год у вас будет восемь помощниц. Разве плохо?

— Помощниц! Тоже мне! Что баба может понять в медицине?

Я прикусила язык. Не время объяснять старому пню, что «бабы» могут не хуже мужиков. Лучше доказать делом.

— Давайте так, Григорий Палыч. Через месяц устроим проверку. Вы зададите моим ученицам любые вопросы. Если не ответят — закрою школу. Если ответят — вы признаете их право учиться. Идет?

Старик прищурился:

— А если ответят… тогда я сам приду лекцию прочитать. По кровопусканию. Пусть знают традиции.

Я мысленно закатила глаза. Кровопускание — универсальный ответ средневековой медицины на все болезни. Но ради мира…

— Договорились.

* * *

Месяц пролетел в сумасшедшем ритме. Утром — прием пациентов, днем — занятия с ученицами, вечером — визиты к тяжелобольным, ночью — подготовка к следующему дню.

Девчонки учились с остервенением. Особенно выделялась Василиса — у купеческой дочки была великолепная память и золотые руки. Она первая освоила технику наложения швов, причем шила так аккуратно, что я сама позавидовала.

Параша-сирота оказалась прирожденным диагностом. Может, потому что всю жизнь наблюдала за людьми, выживая на улице. Она замечала мельчайшие детали — как человек дышит, как держит больную руку, куда смотрит при разговоре.

— Вон тот мужик, — шепнула она мне однажды, указывая на пациента в очереди, — у него не спина болит, как он говорит. Сердце. Видишь, как за грудь хватается, когда думает, что никто не смотрит?

И точно. Стенокардия, маскирующаяся под радикулит.

К назначенному дню проверки мы были готовы. Григорий явился с целой свитой — привел еще трех лекарей из соседних деревень, отца Серафима для солидности и даже воеводского писаря для протокола.

— Ну, показывайте своих учениц, — проскрипел он, усаживаясь за стол