Столичный доктор. Том VII - Алексей Викторович Вязовский Страница 13

Я шмыгнул носом, произнес:

— Что бы ни случилось, я буду с тобой, любовь моя. И прекрати болтать всякую ерунду, особенно о том, в чем ничего не понимаешь.

Сейчас что ни скажи, то если не глупость, то банальность. Но женщина нуждается в словах, для нее звук, наверное, важнее смысла. Поэтому я говорил, говорил, чтобы только заполнить это жуткое, невыносимое молчание.

Увы, но консилиум подтвердил диагноз. Профессор Гот озвучил вердикт. Причем с искренним сочувствием.

— Фрау Агнесс, герр фюрст. Коллеги, к сожалению, правы. У вас случай замершей беременности на поздних сроках. Медлить нельзя. Мы можем предложить стимуляцию эрготамином, но, боюсь, это связано с высокими рисками. Я бы рекомендовал ручной кюретаж и...

— Делайте, что нужно, — перебила его Агнесс, её голос был тихим, но твёрдым. Она сжала мою руку. — И да поможет нам Бог.

***

Гот, конечно, профессионал. Все движения отточены, выверены. Не пустил никого, сделал всё сам. Я стоял в углу, сам не зная, что тут делаю. Мне казалось, что куски, извлекаемые из матки Агнесс, падают в таз с каким-то противным чавкающим звуком, хотя я понимал, что это невозможно. Вряд ли кому придет в голову такое обращение. Лишь бы не сдаться и не раскиснуть! Но я сам напросился, хотя коллеги меня и отговаривали. Даже нюхательную соль дали. А теперь хотелось встать и убежать отсюда. Еле дождался конца на морально-волевых. Не так я хотел видеть появление нашего ребенка на свет.

Агнесс, еще не отошедшую от наркоза, перевезли в палату. Температура так и осталась на тревожном рубеже тридцати восьми градусов. Она спала, постанывая во сне, и время от времени взмахивала рукой, будто пыталась отмахнуться от чего-то. Или кого-то.

Я просидел у постели совсем немного: убедился, что жена не проснется, и сдал пост сиделке, суровой даме лет пятидесяти с лицом, будто высеченным из гранита. Вот такой мне всегда представлялась фрекен Бок. А сам помчался в гостиницу, где в сейфе лежал остаток «Панацеума». Даже если вылезет наружу еще один случай применения, мне уже все равно, здоровье жены дороже, чем любые договоренности с князьями. Гота я предупредил, просто сказав, что собираюсь вводить тот же препарат, который спас меня в Милане. Он кивнул, тяжело вздохнув.

Но утренний обход утешения не дал: температура держалась, выделения были со слабым гнойным запахом. Жена немного поела, хотя и пыталась отказаться, ссылаясь на отсутствие аппетита. Разговаривать не стала, так и промолчала весь день, отвернувшись к стенке. Я, конечно, расстроился, но не придал тогда этому большого значения. У самого кошки на душе скреблись, а что творилось с Агнесс, представить трудно. Только к вечеру, когда Гартнер пришел на обход, она начала со мной разговаривать. Беседовали о чем угодно, только не о случившемся. Всего один раз произошла запинка, когда в рассказе о так и не законченном детектив Агнесс призналась, что хотела дописать ее после... — и снова заплакала.

Я наклонился и обнял ее, стараясь, чтобы она чувствовала меня рядом. Что я мог еще сделать?

Вечерняя температура, равно как и дневная, уже была близка к норме. И выделения вроде без запаха. Я так точно не смог ничего учуять. И Гартнер тоже. Но вот лимфоузлы в паху... За день до этого они явно были меньше. Но посоветовавшись, мы решили, что это проявление еще не до конца уничтоженного сепсиса.

***

И еще день — ни туда, ни сюда. Температура стабильно держалась в пределах нормы, но лимфоузлы всё не уменьшались. Самое неприятное — выделений стало больше. Тот же слабый, но узнаваемый запах гноя упорно не исчезал, и с каждым обходом профессор Гот выглядел всё более озабоченным. У постели Агнесс он сохранял спокойствие, но стоило выйти в коридор, как его лицо мрачнело, и он тяжело вздыхал. И на мои вопросы ничего не отвечал. Всё отнекивался, что времени прошло мало, надо наблюдать, однозначно пока сказать трудно. Я тоже знаю кучу таких отговорок. К сожалению, и ситуации, когда их применяют, мне хорошо известны. Пожалуй, даже слишком хорошо. Они годятся, чтобы удержать близких от паники, но внутри врач боится назвать вещи своими именами, будто слово само по себе способно ухудшить ситуацию. Медики, они ведь ужасно суеверные. Летчики с их ритуалами даже рядом не стояли.

К вечеру третьего дня появились новые симптомы. Агнесс начала жаловаться на тянущие, непрекращающиеся боли внизу живота. Прежние тоже никуда не делись. Потом ее стошнило, и еще раз. И начал вздуваться кишечник. В течение часа ей стало совсем худо, температура поползла вверх. Ждать нечего, я такое видел много раз, и хорошими эти признаки не были никогда. И всё же, сидя у её постели, надеялся на чудо.

— Дорогой, что со мной? — спросила она, слабо улыбнувшись сквозь слёзы.

Я не ответил, боясь выдать голосом растущий страх.

Вызванный срочно врач начал осматривать жену, и прямо во время осмотра наружу хлынула кровь пополам с гноем. Не очень много, может, миллилитров пятьдесят, но и этого хватило, чтобы доктор Фюрманн слегка побледнел, а зрачки его расширились. Он закончил осмотр, и, извинившись, почти выбежал из палаты.

Спустя десять минут в больницу прибыл профессор Гот. Уже у смотровой он перехватил каталку, взглядом оценив состояние Агнесс.

— Коллега, останьтесь здесь, — бросил он, когда я попытался сунуться вслед за каталкой. — Я приглашу вас после осмотра.

Я не спорил. Здесь я в первую очередь муж, а потом уже — врач. Родственников вообще лучше держать подальше от процесса и диагностики, и лечения. Потому что неизбежно начинаются попытки вмешательства. Но, стоя у двери, я всё равно ощущал себя предателем.

Позвали меня довольно скоро. И снова Гот сообщил плохую новость сам, ни на кого не сваливая эту неприятную обязанность:

— Герр фюрст, фрау Агнесс, — начал он, переводя взгляд с меня на жену. — С сожалением вынужден сообщить: воспалительный процесс прогрессирует. У вас начался локальный перитонит в области малого таза. Мы провели все возможные мероприятия, но сейчас единственное, что может спасти вашу жизнь, — это срочная экстирпация матки.

Тишина, повисшая в смотровой, будто давила на плечи. Мудреное латинское слово обозначает искоренение. Иными словами, сейчас профессору Готу с коллегами предстоит удалить матку.

Слова Гота, казалось, повисли в воздухе, давя на всех присутствующих.

— Это необходимо сделать немедленно, — добавил он, обращаясь уже к Агнесс.

Она вздрогнула, едва заметно сжалась в кресле, а затем, словно осознав смысл