Другая жизнь. Назад в СССР. - Михаил Васильевич Шелест Страница 10

- Понятно, - сказал я. – Тогда и так можно?

Я шагнул к Кольке, держа руки внизу и отдавая передний захват. Он попытался меня схватить за отворот, но я отшагнул назад, перехватив его руку своей внешней стороной кисти, и отвёл её в сторону и влево. Он шагнул назад, но я перехватил его правую ногу рукой, уводя её в лево и толкнул правой рукой в его левое плечо. Колька, свернувшись винтом, упал ко мне под ноги.

- Нихрена себе. Это как так? – удивился Валерка.

- Я не понял! Это ты меня сейчас что? Уронил без страховки? – возмутился Колька.

- Да, подожди ты! – отмахнулся Валерка. – Пусть снова покажет. Давай, хватай его.

Колька попытался схватить меня, но тело снова отшагнуло-подшагнуло, скрутило его через два рычага на противоходе и Колька снова сложился у моих ног, но уже заботливо придержанный за рукав куртки, который я вовремя перехватил.

- Вот это классный приём! – сказал, кивая головой Валерка, - но он пройдёт только один раз. Береги его Миха. Сам придумал, что ли?

Я пожал плечами.

- Ладно, продолжим, - сказал Колька и схватил меня правой рукой за отворот у шеи.

Я, машинально сделал круговое движение левой рукой, зажав кулак между плечом и шеей, с одновременным поворотом вправо корпуса, и опустил руку вниз.

- Ай, - сказал Колька и привстал на «носочки», которые я подбил вверх своей левой ногой снгаружи вовнутрь.

Колька вскинул ноги и приземлился на лопатки, чуть поддерживаемый мной за рукав куртки. Однако бумс был громкий.

- Твою мать! – выругался он снизу слегка морщась. Вечная его улыбка пропала. – Ты чего объелся, Шелест?

- Вот это он тебя приложил! – покрутил удивлённо головой Валерка. – Это что-то из боевого-прикладного. Где-то ты это всё-таки углядел, Шелест. Признавайся.

- Да, само как-то, - скривился и я, помогая ему подняться, вытягивая его руку на себя. – Давай, Коль, просто приёмы поотрабатываем?

- Ну, давай-давай, - с опаской проговорил Николай. – Поотрабатываем.

Больше я никаких фокусов себе не позволял и к концу тренировки мои фокусы вроде, как бы забылись и мы, помывшись под душем, отправились по домам. Кстати, благополучно доехав на двадцать седьмом автобусе. Я - до Энерготехникума, Городецкие - до кольца Верхней Сахалинской.

- Привет мам-пап, поздоровался я с родителями, посмотрев на них тоже совсем по другому, нежели, как вчера. И тут же, почувствовав запах жареной картошки, подумал, что мог бы и на родителей нажарить дранников. Или оставить хотя бы два им на вечер. По себе знаю, как здорово, придя домой, что-то сразу положить в рот, а не варить-жарить или греть.

- Как дела в школе? - спросил папа, не отрывая взгляд от «Красного знамени»[1]. – Справляешься с английским. Ай эм сори в коридоре…

- Понемногу. Грызу…

- Скоро и мы с мамой английский выучим, хе-хе, с помощью твоих карточек.

- А что, хорошая идея. Мне нравится. И менять можно. У тебя их уже несколько коробок.

- Это по темам.

- Правильно, Мишута. Во всём должен быть порядок и методика. Завтра, смотрю, английский? Хочешь мне рассказать?

Мама часто помогала мне с английским.

- Не сегодня, мам. Устал я очень. В Ташкент в апреле едем на соревнования.

- Едите? – удивился отец. – И тебя берут?

- И меня.

- Хм! Тренер недавно звонил мне на работу. Жаловался на тебя.

- Тебе звонил? Ты же сварщик. Куда он тебе мог звонить?

- Как куда? В сварочную! Я ему кое-какие железки варил, вот он и звонил. Заодно и о тебе поговорили.

Он посмотрел на меня.

- Ты, сын, если не можешь, то лучше сразу откажись и не позорься на таких соревнованиях. А если согласился ехать, так тренируйся. Готовься!

- Да, готовлюсь я, пап.

-И музыку громко не включай! Соседи жалуются. Да и мать тоже отдохнуть имеет право. А ты в субботу…

- Ну-у-у, пап. Я всё понял, осознал и больше не буду.

Я вдруг точно понял, что больше не буду слушать музыку. Э-э-э… Так слушать музыку, как раньше. Музыку я всегда любил и даже сам играл на гитаре…

- Я играю на гитаре? – спросил я сам себя и понял, что, да «когда-то давно» играл. - Хе-хе... Давно.

Картошку явно готовил отец. Рук был слегка пережарен. Он добавлял его почти сразу с картошкой и он у него сгорал. Я снова подумал о сегодняшнем факте, как о чём-то далёком. Та-а-а-к… Не сорваться бы в штопор и не растеряться в прошлом, настоящем и будущем.

Я ел картошку в «своей» комнате, где у меня стояли учебный стол, диван в нише и два шифоньера. Родители спали в зале. Там же стоял телевизор, ещё один диван, пара кресел, журнальный столик и стенка производства Приморской «Дальнереченской мебельной фабрики. В общем, всё, как у всех.

Замочив в тазу куртку-самбовку, решив, что постираю завтра, я прочитал ещё раз английский текст про «Ленинский Комсомол», а не Клиффорда Саймака, вспомнил английские слова и завалился на диван. Вернее, это я сначала завалился на диван, а потом почитал текст по комсомол и пролистал карточки со словами, лежащие в учебнике. Перевод слов в учебнике решил не подписывать карандашом, как было ещё недавно. Да-а-а… Вздохнул я...

Щёлкнув выключателем, что висел на шнуре и погасив настенное бра, я погрузился в темноту. Уже будучи раздетым до трусов я лишь натянул на себя откинутое в сторону одеяло и, положив его край между ног – детская привычка – постарался заснуть. Сон, однако не шёл. Тело ломило от тренировки и мысли то и дело возвращались к тому, как и что я делал в спортзале.

Странно, но мысли о девочке Свете отошли куда-то даже не на второй, а на третий план. На первом была сегодняшняя тренировака, на втором – мысли о завтрашнем школьном дне, уроках и разговоре со Светланой Яковлевной, а на третьем месте – она с её золотыми волосами. Не-е-е… Скорее – пшеничными. Таким, какими становились мои волосы летом, выгорая на солнце.

Сейчас в моде были длинные причёски у ребят и у меня тоже была причёска «ветерок». Это когда чуб расчесывается на две стороны и поднимается вверх. Но