Рысюхин, тринадцатый тост был лишним! - Котус

Рысюхин, тринадцатый тост был лишним!

Глава 1

Июль как суетно начался, так в том же стиле и продолжился. Пришлось даже расписание составлять в ежедневнике, на несколько дней вперёд, и его придерживаться, чтоб хоть как-то всё успеть. Да ещё и окружающий мир, который продолжал существовать сам по себе, и которому плевать было на мои планы, время от времени расписание мне ломал. Благо, не дошло до такого, как в показанном мне дедом фрагменте какого-то кино, где в ежедневнике некоего немецкого барона на жену выделялось ровно пятнадцать минут утром, два раза в неделю.

Утром, после завтрака, сорок пять минут планировал на работу с документами, включая задания на день в тех случаях, когда требовалось личное вмешательство. Затем четыре часа — занятия с будущим первым в губернии (а, может, и в Великом княжестве) пожарным лётчиком. Потом — обед, после обеда час на личные дела. Нет, не тихий час, а в основном выяснение по мобилету и лично, где как идут дела и обзвон соседей, если к тому был повод. Далее — через день, или работа в арсенале и решение вопросов в дружине, требующих моего внимания, например, приведение к клятве новых бойцов или — работы на изнанке. Потом — вечерний чай (если успевал вернуться к нему) и далее вечер с семьёй, включая семейный ужин.

Звучит как обычный распорядок обычного отца семейства, который каждый день ходит на службу, и не слишком пугающе, но у меня-то никакой службы нет! Точнее, есть, конечно, хоть и за штатом, и она вмешивалась в этот самый распорядок, заставляя высвобождать день для полёта в Могилёв или в Минск.

Как ни странно, против двух вылетов к «дядям» был только один к господину Пруссакову. Не то в Минске было меньше сложных заявок, не то они меньше привыкли полагаться на мои способности. В два полёта из трёх я взял с собой стажёра, чтобы учился смотреть и видеть, а заодно представлял себе уровень нагрузки на пилота. Единственно смущал вопрос, чем он займётся, пока я на службе, предлагал погулять по городу, но тот сказал, что у него есть знакомые в аэродромных командах ещё по прежнему месту работы. Перед полётом в Минск попросил прислать к аэропорту нормального извозчика: ничего не имею против ушлого деда как личности, но скорость его кобылы удручает, да и страх, что один из них помрёт по дороге тоже существует.

А по возвращению в аэропорт увидел, что встреча курсанта со знакомыми перешла в пьянку, и мой ученик изрядно накидался! Пришлось применить не по назначению одно из «бытовых» заклинаний, предназначенное для приведения в чувство «сомлевших на балу», вложив в него кратно больше энергии, да ещё и не один раз. Ну, а потом делать предварительное внушение, отложив основное на завтра, когда протрезвеет.

Утром отменил запланированный было первый самостоятельный вылет — точнее, подлёты над полем — и заменил его на работы, связанные с физической нагрузкой. Лейтмотивом была простая мысль:

— Пьяный пилот — это труп среди дорогих обломков! И похмельный пилот — такой же труп, только обломки будут лежать чуть дальше от точки взлёта! И вонять чуть-чуть иначе…

В Могилёве, отпуская на встречу к знакомым, предупредил:

— Будешь пьяным — оставлю здесь, на поле. И добираться обратно будешь сам, как сможешь!

Потом посмотрел на помрачневшего курсанта и, выслушав мнение деда, что он всё равно может сорваться, и, чтобы не уходил в отрыв под лозунгом «терять уже нечего», очертил рамки:

— Лимит — две рюмки водки или — или, а не и! — два бокала пива.

В тот день я изрядно подзадержался, предупредив пассажира, и в аэропорт приехал только к семи вечера. Курсант на ногах держался твёрдо, и выхлоп шёл умеренный — может, лимит он и превысил, тем более, что за день многое могло выветриться, но доказывать это было лень и не имело смысла.

Вообще первая неделя обучения была посвящена изучению, как выражается дед, «матчасти». Словечко, кстати, уже «ушло в массы» (выражение из того же источника), подхваченное дружинниками и Адамом Козелевичем, поскольку на диво ёмкое и интуитивно понятное. Я вообще, чем дальше, тем больше меняю манеру разговора всё ближе к дедовой, а окружение начинает копировать уже меня. Эдакие круги на воде и, если так пойдёт и дальше, филологи будущего будут спорить о причинах и механизме возникновения нового диалекта. Так вот, возвращаясь к обучению. В рамках изучения конструкции дельталёта, а также теории полёта и управляемости мы разобрали мой первый дельталёт и собрали его заново, заодно пересмотрев все узлы и детали. Под шумок увеличил кабину, чтобы появилось второе место, благо, грузоподъёмность позволяла, хоть в этом случае запас для багажа становился мизерным. Но кресло сделал быстросъёмным и вместо него можно было ставить достаточно большой ящик с грузом. Причём это второе грузопассажирское место, изменив размеры и угол сгиба несущей балки, разместили строго под шарниром, по моим подсчётам это должно было свести к нулю влияние груза (или его отсутствия) на управляемость.

Потом был минский «залёт», а потом начались полёты, подлёты с подпрыгиванием, взлёт-посадка по десятку раз за подход: взлетел, заложил круг, сел и, не останавливая винт, опять пошёл на взлёт. Потом полёты по маршруту, сперва в качестве пассажира, потом с пассажиром, а под конец — самостоятельно. Кстати, внесли ещё одно усовершенствование. Упросил Машу съездить к Пырейникову и там мы, втроём, под клятвы не рассказывать и не пытаться повторять самостоятельно увиденное, сделали артефакт воздушного щита, которым накрыли кабину сверху. Иначе сильный встречный ветер — а он в летательном аппарате с неподвижным крылом ВСЕГДА встречный и ВСЕГДА сильный — не давал разговаривать в кабине. Если тот, кто сидел сзади, ещё мог расслышать слова пилота, то в обратную сторону приходилось орать изо всех сил и без гарантии, что тебя услышат и поймут правильно. Со щитом — совсем другое дело! Трапеция управления стала при активном щите ходить более туго, но это даже к лучшему — убирались мелкие непроизвольные подёргивания.

Был ещё один пробный вылет на патрулирование, вдвоём, как завершающая тренировка. Обнаружили несколько пастушеских костров, одну коптильню и странный источник в лесу около деревни, по предположению деда — общественный самогонный аппарат стационарного типа. Пожаров, по счастью, не случилось, но как обнаружить дым и найти его источник потренировались.