Айзек Азимов - На пути к Основанию [На пути к Академии] Страница 55

Селдон подошел к Груберу, наклонился и поднял с ковра бластер, валявшийся у ног садовника. Бластер явно принадлежал Андорину.

Селдон шепотом спросил:

– Грубер, что ты наделал?

Грубер, спотыкаясь на каждом слове, запричитал:

– А все… бегали… кричали там… А я и подумай: кто узнает-то?.. Все подумают… это кто-то другой… убил… Императора. А после… убежать… не успел…

– Но, Грубер… Почему? Почему?!

– Чтобы не быть главным садовником… – пролепетал Грубер и упал в обморок.

Селдон в ужасе уставился на него.

Вот как все вышло. Он жив. Рейч жив. Андорин мертв, и теперь джоранумитское подполье будет выслежено до последнего человека и ликвидировано.

Центр сохранен в соответствии с указаниями психоистории.

И все же этот несчастный человек, движимый поразительно тривиальной причиной – такой тривиальной, что она-то как раз и не была учтена в анализе и прогнозе, – взял и убил Императора.

«И что же нам теперь делать? – в отчаянии думал Селдон. – Что теперь будет?»

Часть третья

Дорс Венабили

Венабили, Дорс —…Многие моменты в жизни Хари Селдона носят характер легендарный, несут отпечаток неточности, и обрести его безупречную с фактологической стороны биографию практически невозможно. Пожалуй, самое загадочное в жизни Селдона – это его супруга. Дорс Венабили. Сведения о ней крайне скудны. Достоверно известно лишь то, что она родилась на Цинне и впоследствии стала работать на историческом факультете Стрилингского университета на Транторе. Вскоре после того, как она приступила к этой работе, она познакомилась с Хари Селдоном и стала его неразлучной спутницей на двадцать восемь лет. В действительности, жизнь ее так же изобилует вымыслами, как и жизнь самого Селдона. Существуют совершенно не правдоподобные рассказы о ее необыкновенной физической силе и ярости, за которую она была прозвана Тигрицей. Но ее исчезновение гораздо более загадочно, чем появление, поскольку с определенного момента времени всякие упоминания о ней исчезают, и что с ней произошло, непонятно.

Ее квалификацию историка подтверждают ее труды по…

Глава 1

Ванде было уже почти восемь лет по стандартному Галактическому времени. Она была страшная кокетка – настоящая маленькая леди с густыми прямыми каштановыми волосами и голубыми глазами, которые, правда, становились все темнее и со временем должны были превратиться, скорее всего, в карие, как у отца.

Из головы у девочки не выходило одно число – шестьдесят.

Ужасно большое число! Скоро у дедушки день рождения, и ему исполнится шестьдесят, а ведь это так много! Вдобавок прошлой ночью ей приснился такой нехороший сон…

Ванда решила пойти поискать маму, чтобы спросить у нее, что может означать ее сон.

Маму найти оказалось нетрудно. Она была у дедушки и говорила с ним, ну конечно, про день рождения, про что же еще? Ванда растерялась. При дедушке ей было неловко расспрашивать маму про сон.

Замешательство девочки не укрылось от матери.

– Одну минуточку, Хари, – сказала она, прервав разговор, – я только узнаю, что так беспокоит Ванду. Что тебе, малышка?

Ванда потянула мать за руку.

– Ма, я тебе потом скажу. Только тебе.

Манелла с улыбкой обернулась к Селдону.

– Видишь, как рано это начинается, Хари? Своя жизнь. Свои трудности. Ванда, пойдем к тебе, детка?

– Да, мама, – проговорила Ванда с явным облегчением.

Взявшись за руки, они прошли в детскую, и Манелла спросила:

– Ну, что случилось, Ванда?

– Это из-за дедушки, мама.

– Из-за дедушки? Вот уж не поверю, чтобы он сделал тебе что-то дурное!

– Он не… – и глаза Ванды наполнились слезами. – Он умрет?

– Твой дедушка? Чего это ты вдруг, Ванда?

– Ему будет шестьдесят. Он такой старенький.

– Вовсе нет! Он уже не молодой, конечно, но и не старый. Люди живут до восьмидесяти, до девяноста, даже до ста лет – а дедушка у нас еще знаешь какой крепкий и здоровый? Он еще долго проживет.

– Ты точно знаешь? – всхлипнула Ванда.

Манелла обняла дочку за плечики и посмотрела ей прямо в глаза.

– Послушай, Ванда, когда-нибудь мы все должны умереть. Помнишь, я тебе уже говорила? И все-таки не стоит горевать об этом, покуда это «когда-нибудь» еще очень далеко, – ласково проговорила Манелла, утирая бегущие по щекам Ванды слезы. – Дедушка еще долго проживет. Ты подрастешь, станешь совсем взрослая, а он еще будет живой даже тогда, когда у тебя уже будут свои детки. Вот посмотришь. А теперь пойдем. Я хочу, чтобы ты поговорила с дедушкой.

Ванда снова всхлипнула и кивнула.

Когда они вернулись к Селдону, он сочувственно посмотрел на внучку и поинтересовался:

– Что такое стряслось, Ванда? Чем ты так расстроена?

Ванда покачала головой.

Селдон перевел взгляд на Манеллу.

– Что с ней, Манелла?

– Пусть сама скажет.

Селдон сел в кресло и похлопал ладонью по колену.

– Подойди ко мне, Ванда. Сядь и расскажи мне, что за беда такая.

Ванда забралась к деду на колени, еще немного повсхлипывала и, протирая глаза кулачком, пробормотала:

– Мне страшно. Я боюсь.

– Ну-ну, не надо бояться. Расскажи все скорее своему старенькому дедушке.

Манелла поморщилась:

– Не то слово.

Селдон удивленно взглянул на нее.

– Какое? «Дедушка»?

– Нет. «Старенький».

Стоило Ванде услышать слово «старенький», как она снова залилась слезами.

– Да, дедушка, да, ты старенький!

– Ну, конечно. Мне шестьдесят, малышка.

Он крепко обнял Ванду, прижал к себе, наклонился и прошептал:

– Я ведь тоже этому не рад, Ванда. Знаешь, как я тебе завидую – тебе еще и восьми нет.

– У тебя все волосики седые, дедуля…

– Ну, они не всегда такими были. Я только недавно поседел.

– Раз волосики седые, значит, ты скоро умрешь, дедуля…

Селдон был ошеломлен.

– Да что такое стряслось? – изумленно спросил он у Манеллы.

– Понятия не имею. Не знаю, что это вдруг на нее нашло.

– Сон плохой видела… – всхлипнула Ванда.

Селдон прокашлялся.

– Ну, Ванда, что такое «плохой сон»? Нам всем плохие сны порой снятся. И ничего в этом нет страшного. Это даже хорошо, детка. Просыпаешься и понимаешь, как все хорошо на самом деле.

– А я видела сон, что ты умрешь! – не унималась Ванда.

– Понимаю, понимаю, детка. Смерть часто снится, но не надо так огорчаться. Это ничего не значит. Ну, погляди на меня. Разве ты не видишь, какой я живой, веселый? Ну, смотри, я улыбаюсь. Разве я похож на умирающего? Ну, похож?